Интересно, сколько же лет ее от моли сберегали?

А Петрович опять мечтает:

— За то, что я вас прятал, назначите меня главным звонарем города. Буду лично все колокольни инспектировать, чтоб знали, как с колоколами правильно обращаться!

* * *

Евгеньича нужно выручать. По нынешним временам он из психбольницы вообще не вылезет. Одним не справиться.

Алька знакома с хиппи-коммунарами. Скоро один из них появился на нашей конспиративной квартире. Томми — это его кличка. Высокий, худой, все время смущенно улыбается.

— Так кто же вы, наконец? Троцкисты, анархисты, маоисты?

— Ну, мы все понемножку, полную программу еще не составили, но самое главное — мы против государственного капитализма. Мы согласны, что прежде всего нужно добиваться в стране демократического режима но образцу западных, но мы считаем это только первым этаном но пути к достижению полной демократии.

Что это за «полная» демократия, я так и не понял.

Год назад трое из них попались на листовках — призывали к борьбе против «государственного капитализма». Перед этим они успели написать два лозунга на стене зданий на Петроградской стороне: «Долой государственный капитализм!» и «Демократия — не демагогия!»

Наши хиппи здорово отличаются от западных. Они вес слишком всерьез принимают. На Западе молодой бездельник отпустит волосы, вступит в «коммуну» с целью вдосталь покурить «травки» и потрахаться на свежем воздухе. Лет в тридцать, а то и раньше опомнится, подстрижется, купит приличный костюм, устроится в фирму разморозки холодильников и будет ездить на «Мерседесе».

Наших хиппи («система», как они сами себя называют) прежде всего могут и посадить — в условиях реального социализма для них экологической ниши не предусмотрено. Во-вторых, они все время что-то ищут — то ли свою идеологию, то ли дорогу к вере. Иногда им кажется, что они учатся у западных молодежных движений. Но языки все знают плохо, поэтому часто их авторизованный перевод чужих глубоких мыслей оказывается лучше и сложнее оригинала. Или — настолько непонятен, что каждый трактует его по-своему.

После революции в России повысилось качество переводов иностранной литературы. Даже сегодня чувствуется.

Когда наступило время отвечать за написанное не только перед читателем, но и перед «критиками в штатском», много талантливых людей ушли в переводчики. Эго тоже творчество, но никто не сможет' навязать автору сюжетную линию, совпадающую с генеральной линией партии или вызвать в серое здание за те или иные высказывания героев книги.

Томми продолжает:

— Было несколько коммун на городских квартирах. Но здесь контроль проще — разогнали. Решили основать коммуну в лесу. Нашли заброшенную деревню, собрали людей. Через некоторое время местный лесник проходил мимо. Видит — странные длинноволосые личности пашут землю и поют незнакомые песни. Он привел милицию, и коммуна кончилась.

Я всегда считал, хиппи — пацифисты, но Томми сразу согласился участвовать в налете на психбольницу. Заготовили дубинки — на случай, если санитары всполошатся. Мать ходила на свидания к Евгеньичу и разведала возможный маршрут побега.

Самая большая сложность — стальная калитка позади больницы.

Скоро на квартире Петровича появился рябой мужичок Саша, который деловито стал нам объяснять, как нужно правильно взламывать стальные двери, и показал набор необходимых для этого инструментов. Это знание дела вселило в меня некоторые сомнения по поводу его истинной профессии. Саша их сразу подтвердил рассказом о своем последнем взломе магазина, откуда ему пришлось бежать прямо сквозь стеклянную витрину и окровавленным добираться до дома через ночной город. Саша заверил, что все это было давно и теперь такой ерундой не занимается: «Ей-богу!»

— Но раз политика, тогда — конечно! Хорошего человека освободить — это непременно. Можно молодость вспомнить… Я еще мальчишкой был, Фидель Кастро с визитом приехал. Едет он с Хрущевым в черном автомобиле, а мы с дружком на крыше сидим, кирпичи в руках. Прицелились хорошо, но траекторию не рассчитали — а то бы в историю попали. Но милиция потом за нами долго по крышам гналась…

— Саша, а ты не заливаешь?

— Нет, если политика, тогда — конечно! Но лично — за террор. Но бескровный. В чем наша беда? Пьет народ и политикой не интересуется, большевики его дальше спаивают. Нужно взрывать винно-водочные склады! Тогда народ перестанет пить, начнет думать — тут и до революции недалеко.

Все готово. Ждем сигнала.

Он пришел: в последний день перед запланированным налетом Евгеньича перевели в другую психбольницу.

* * *

Почти три месяца на квартире, которой формально нет. Долго не протяну — найдут.

Мать согласилась на эмиграцию. Даже здесь все не как у людей: вызов гостевой, из Америки. Выездная виза — израильская, постоянная. В разрешении на выезд написано: «Разрешается выезд в государство Израиль (США)». Никогда о таком государстве не слышал.

Проводы проходили на той же самой квартире. В середине вечера меня проводили к месту встречи у магазина «Океан».

Май месяц, но еще свежо. На углу стоял худощавый человек в джинсах и переминался с ноги на ногу.

Он — диссидент со стажем, первый срок получил за протест против вторжения в Чехословакию в 1968-м. Я вспомнил деревню и радио за стеной.

Мы шли по пустым улицам. Последняя прогулка по Питеру…

У него странная кличка — Валенок. Наверное, за его восторженность.

— Будь уверен, брежневские времена кончатся, и придет ему на смену наш Дубчек-реформатор. Нужно только это время протянуть. Нам необходима множительная техника, без своей печатной базы — не выжить. Запад должен нам помочь. Эмиграция — она сохранила истинную Россию, у нее есть возможности, деньги… Нужно наладить канал для переправки…

Ну вот: Евгеньич пророчит скорый хаос, Валенок — генерального секретаря-реформатора. Откуда у них столько кофейной гущи для бесконечных гаданий и прогнозов на будущее? Зато запросы одинаковые: множительная техника, портативные рации… Только откуда такая уверенность, что все это так просто достать и переправить?

Ветер подул сильнее, мы даже продрогли немного. Ничего, ветер свежий, майский.

* * *

В аэропорту — толпа народа. Странное впечатление, что половина — наших, половина — серых.

Так, наверное, встречаются шпионы разных государств на международной конференции: они знают, что это — мы, мы знаем, что это — они, но притворяемся, что друг с другом незнакомы.

Отец начал снимать проводы. Милиция пленку отобрала. Тогда мать говорит, что, пока пленку не вернут, она не улетит. И толпа друзей скандирует: «Пленку! Пленку!» Личность в сером плаще подбегает к милиционерам и объясняет им что-то. Те сразу скисли и пленку вернули. У серых задание — чтобы нас здесь не было, а стражи порядка из-за какой-то плешей всю малину портят.