— Несчастный ублюдок, — пробормотан Джейми. — Мне кажется, ты не сердце ему разбила, ты задела его гордость.

— Боюсь, результат от этого не изменился, — пожала плечами Эмма. — Отец стал больше пить и чаще играть. Он редко появлялся дома раньше рассвета, если вообще появлялся. — Она на мгновение закрыла глаза, вспомнив приглушенный стук шагов отца на лестнице, повышенные голоса, раздававшиеся из родительской спальни. — У отца всегда было пристрастие к картам, но мне кажется, он обманывал себя, веря, что сможет за игровым столом вернуть семейное благосостояние. На самом деле все оказалось с точностью до наоборот. Он промотал все до последней копейки, оставив нас на милость собственных кредиторов.

— И оставив собственную дочь на милость похотливого старого козла, — еще больше нахмурил брови Джейми.

Эмма с расстроенным видом повернулась к нему, с удивлением почувствовав гневную дрожь в теле. Такого она себе давно не позволяла.

— У вас нет никакого права судить моего отца! Особенно теперь, когда вы сами просто горите желанием обменивать женщин на золото.

— Одно я знаю точно. Я никогда не позволю своей дочери расплачиваться с моими долгами в постели такого человека, как граф!

— Не важно, что вы там думаете, но моего отца нельзя назвать плохим человеком, он просто слабый, — заявила Эмма, повторяя слова, которые тысячу раз слышала от матери еще будучи ребенком. — Его нельзя ни в чем винить. Это моя неосмотрительность разрушила благосостояние семьи и погубила ее доброе имя.

— Неосмотрительность? Значит вот как это называет англичанка, когда мужчина подмигивает ей через переполненный бальный зал? Или когда он осмеливается коснуться ее руки в перчатке, помогая ей сесть в экипаж? Всем известно, что по жилам англичан бежит чуть теплый чай, а не горячая, страстная кровь: Могу поспорить, что этот твой сладкоречивый молодой поклонник даже не осмелился увлечь тебя в залитый лунным светом сад, чтобы сорвать поцелуй!

Взгляд Джейми упал на губы Эммы и задержался там. У нее возникло ощущение, что они загорелись от этого взгляда.

— Уж будьте уверены, он сорвал поцелуй! — сообщила Эмма, удерживаясь от желания немного охладить горящие губы, облизнув их кончиком языка. — Только не в саду, а в алькове городского дома леди Эриксон. Когда никто не видел, он в возмутительно дерзкой манере прижался губами к моему запястью.

— Несомненно, навсегда погубив твою репутацию для любого другого мужчины, — с насмешливыми нотками в голосе, которые усиливали его шотландское произношение, парировал Джейми.

— Это только я все разрушила, — непримиримо заявила Эмма. — Только я погубила нашу семью.

— И теперь ты решила искупить свою вину тем, что отказалась выйти замуж за человека, которого не любила, выйдя замуж за того, кого вскоре станешь презирать. Да ты просто ребенок! — В зеленых глазах Джейми вспыхнул гнев. — Наивная семнадцатилетняя девочка, принявшая за любовь мужскую страсть и дорого за это заплатившая.

— Это была ошибка, которую я не намерена больше повторять, — спокойно сказала Эмма, подавив эмоции, как делала с недавних пор.

Как будто этими словами она бросила ему вызов, потому что Джейми придвинулся к ней опасно близко. Он возвышался над ней в лунном свете, но угроза исходила не от его роста или необыкновенной силы. Опасной оказалась дразнящая нежность его ласки, когда он протянул руку и убрал ей за ухо выбившийся завиток волос, коснувшись при этом подушечкой большого пальца шелковой кожи щеки.

— Как только ты выйдешь замуж за графа, тебе не придется беспокоиться об этом. У тебя не будет ни любви, ни страсти.

Невозможно было отрицать правду, прозвучавшую в его словах. Стоит ей стать женой графа, как она больше никогда не почувствует учащенного сердцебиения при появлении мужчины в комнате. Никогда не почувствует, как румянец заливает ее щеки при простом упоминании его имени. Никогда не ощутит болезненного страстного томления, терзающего ее лоно в предвкушении его прикосновений.

Такого томления, какое она ощущала прямо сейчас, глядя в затаенный холод глаз Джейми Синклера.

Не успела Эмма понять, что у нее в ушах отдается стук собственного сердца, как губы Джейми прижались к ее губам и стали ласкать их с обольстительной нежностью.

Возможно, он выглядел и вел себя как шотландский дикарь, но целовался он, как принц. Его губы мягко порхали по губам Эммы, точно зная, как к ним прижаться, чтобы заставить их раскрыться ему навстречу, потерять бдительность и дать его языку возможность проскользнуть внутрь.

Раньше Эмма содрогалась от мысли, что в первом настоящем поцелуе к ее губам прижмутся сухие, потрескавшиеся губы графа. Но сейчас, когда она позволила языку этого незнакомца глубоко проникнуть в свой рот, ее сотрясала совсем иная дрожь. Ей бы и в голову никогда не пришло позволять такие вольности Лисандру, даже несмотря на то что еще совсем недавно, просыпаясь, она только и делала, что думала о нем и о своем будущем с ним. И это будущее было наполнено невинными поцелуями и долгими прогулками по залитым солнцем лугам, во время которых они будут обсуждать полюбившиеся им обоим книги.

Этот поцелуй невинным не назовешь. Когда коварный язык Джейми проник внутрь ее рта, руки Эммы еще раз уперлись в рельефные планки мышц его гладкой твердой груди, а дрожащие пальцы коснулись плоских сосков. По-видимому, убежала она недостаточно далеко и недостаточно быстро. Тени, которые, как ей казалось, все это время гнались за ней, в конце концов настигли ее. Когда ее окутала их соблазнительная темнота, желание бежать пропало. Эмма ж устояла перед восхитительной истомой, разлившейся по всему телу, от которой делать что-то другое, кроме как мягко окунуться в объятия этого человека, стало невозможно.

Ей казалось, что она опять оказалась на том узком выступе скалы и вот-вот упадет, и от этого падения переломает не только кости, но и разобьет сердце.

Возможно, она нашла бы в себе силы уцепиться за жалкие остатки чувства собственного достоинства, если бы Джейми первым не оторвался от ее губ. Или если бы ей не пришлось бороться с ужасным желанием притянуть его к себе опять, чтобы еще раз насладиться его восхитительным поцелуем.

Он смотрел на нее с высоты собственного роста, и его пушистые черные ресницы почти так же, как и ее собственные, скрывали глаза. Если он хотел показать ей, чего она лишится, если выйдет замуж за графа, то у него это здорово получилось. А если этот поцелуй — своеобразный способ наказать ее за непослушание, тогда она его недооценила. Дьявольского и опасного в нем было намного больше, чем она предполагала.

С губ Эммы слетел прерывистый вздох. Она заставила себя выдержать его взгляд, остро осознавая, что ее руки по-прежнему касаются его груди.

— Это мое наказание за побег? — прошептала она.

— Нет. — Жесткая линия подбородка придавала ему еще более суровый вид. — Это — мое наказание за глупость, которую я совершил, отправившись за тобой.

Эмма попыталась понять смысл сказанных им слов, но он уже схватил ее за запястье и потащил подальше от обрыва.