— Конечно, — усмехнулся я и крикнул ей вслед. — Трусиха! Тебе страшно видеть в кого ты превратишься через восемь месяцев!

 — Дебил! — ответила она, не обернувшись.

Я поёжился и улыбнулся.

Как же легко взять тебя на «слабо», Юлия Владимировна! Надо только сказать, что ты чего-то боишься или не сможешь.

Но затащить её к сестре — это не месть и не прихоть. Именно там, увидев брезгливость на её лице, когда молодой здоровый мужик после аварии стал инвалидом, я вдруг понял, что, случись такое со мной, Юлька меня бросит. И я снова хотел увидеть эту смесь отвращения и жалости, словно обнажающие её суть, потому что это самый удачный момент сказать, что дальше нам не по пути.    

Моя машина стояла чуть дальше. Но я дождался, когда Юлька уедет, а потом только пошёл.

Она бывала дерзкой пацанкой, плюющей на правила. Безбашенной сорвиголовой, всегда готовой забиваться на спор. Заносчивой сучкой, ставящей себя выше всех. Разной. Иногда тихой и задумчивой. Иногда шумной и неугомонной. Ласковой, как игривый котёнок. Злой, как дракон, плюющийся огнём. Но ни разу я не видел её размазывающей по лицу сопли. Нет, иногда она плакала. Над сентиментальными мелодрамами, от лука, или просто так на моём плече. Но ей всегда больше шла роль девчонки, что сама надерёт кому хочешь задницу, чем «девы в беде». Только вчера она плакала и не сказала почему.

У неё появились секреты, которыми она не хотела со мной делиться.

И пусть я никому не позволяю держать меня за идиота, но здесь другой случай.

Просто наша история подошла к концу.

— Этого и стоило ожидать, когда полгруппы с соплями, — стряхнула я градусник. И поцеловала мою малышку в горячий лобик.

Тридцать восемь и пять. Нос заложен — дышит ртом. Крутится всю ночь. Капризничает.

— Ирина Львовна, позвоните на кафедру, пожалуйста, — едва дождалась я семи утра, чтобы поговорить с администратором. — Предупредите, что у меня ребёнок заболел, сегодня лекции не будет.

— Элечка, а как же приём? — запричитала та.

— На работу я выйду. Дождусь врача, потом мама меня сменит и прибегу. А вот в университет — никак.

— Хорошо, хорошо, всё сделаю. Но вы постарайтесь пораньше, вас Коган хотел видеть перед приёмом.

Я обречённо выдохнула. И, куда деваться, явилась! Оставив маме подробные инструкции, проветрив комнату и наведя целый флакон соляного раствора промывать Матрёшке нос, приехала на работу. И сразу к директору.

— Вызывали? — заглянула в кабинет.

— Заходи, заходи, — пригласил меня Слав Славыч без особой теплоты в голосе. Хотя в этот раз даже дверь закрыл сам.

Я и раньше не обманывалась на счёт его ласкового тона, но, когда начальство недовольно, тем более ничего хорошего не жди. Только для лишних реверансов я слишком устала после бессонной ночи, двух дней каторжной работы, всяких мелких неприятностей, да и просто на душе кошки скребли: Машка заболела, Верейский молчал и больше не появлялся, Костя готовился к отъезду. Поэтому сразу перешла к делу.

— Станислав Владиславыч, если вы про Кононову, то я ей не хамила и даже не пыталась. А что выставила из кабинета, так просто попросила сдать в гардероб верхнюю одежду.

На самом деле эта дама заявилась в кабинет вместе с совершеннолетней дочерью, более того, замужней. Но бедная девочка не могла и рта раскрыть, чтобы мать её не перебила. А той было о чём посекретничать с врачом: изменила мужу, на спине — ковровый ожог, на груди — засос, половой акт незащищённый. И я пыталась отшучиваться, иронизировать над «воспалением придатков» — диагнозом, что уже поставила ей мать, уверяя, что мы обязательно разберёмся аднексит это или сальпингоофорит, воспаление яичников или маточных труб, но пробиться через броню в пять пачек маргарина так и не вышло. Поэтому пришлось пойти на крайние меры — отправить мать в гардероб и закрыть изнутри дверь кабинета на ключ. Она настойчиво тарабанила минут пять, потом её увела администратор объяснять, что это обычная практика: женщинам не нравится, когда во время осмотра заглядывают в дверь. Но жалобу тётка всё равно накатала.

— Нет, нет, — неожиданно улыбнулся Слав Славыч, — над её кляузой я знатно посмеялся. Ты ответила прямо как Зильберманн. Слышала эту шутку старого одессита? «Что вас беспокоит? Яичник?! Беспокоить могут боли, кровотечения, отсутствие денег, отсутствие любовника, а яичник беспокоить не может».

Слышала. Тысячу раз. Но всё равно улыбнулась в ответ. Только, если дело не в жалобе, тогда остался вопрос: что я здесь делаю?

— Пашутина? — осторожно спросила я.

Но тут подозрительно нахмурился директор.

— А что не так с Пашутиной?

— Да вроде всё так, — напряглась я. — Анализы подтвердили беременность. Уровень ГХЧ для её срока низковат, но никаких вопросов ни у кого не возникло.

— … счастлив? — поправил он бабочку на шее, словно она давила.

— Что? — не расслышала я первое слово.

— Жених, говорю, счастлив? Уже готовится к свадьбе?

— Понятия не имею.

— Неужели он с тобой не поделился? Или она? — недобро прищурился он. — Львовна говорит вы с Пашутиной больше получаса секретничали, чай пили, что-то бурно обсуждали.

— Её яичники мы обсуждали, — встала я, и намёк Когана мне совсем не понравился. Он не поделился? Он? — Простите, Станислав Владиславыч, но, если у вас всё, можно, я пойду. Ребёнок заболел, всю ночь не спала, работы много.

— Нельзя. Сядь! — как обрезал директор, тряхнув седой головой. Пришлось подчиниться. — Я позвал тебя не за тем. А вот за этим, — он протянул мне телефон.

О, чёрт! Я закрыла лицо рукой, словно хотела спрятаться от самой себя. Но разве от себя спрячешься. А на экране как раз светилась моя фотография, где была сцена как на кадре из фильма «Дорогой Джон», только не под дождём, и целовал меня не Ченнинг Татум, а Павел Верейский.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Я прикусила губу.

— Можешь полистать, — холодно сказал профессор. — Там ещё много любопытного.

— Спасибо, — не глядя на него, вернула я телефон. — Я там была. Мне всё понятно.

— А вот мне нет, Эльвира Алексеевна. Не удосужитесь объяснить?

— Простите, но кто это снимал? Как к вам попали эти фотографии?

— Вообще-то здесь вопросы задаю я, — прищурился Коган. — Но тебе отвечу, — наклонился он ко мне через стол, сверля глазами. — Ваши студенты, Эльвира Алексеевна. Если вы не забыли, один из них мой внук. И мне сказали, этот… жених, — он зло ткнул в телефон, — и на лекцию к вам приходил.

Чёртовы детишки! Я выругалась про себя. Со своими гаджетами как обезьяны с гранатой. А я-то гадала, чего такого они углядели в своих телефонах, когда к концу лекции стали хихикать и переглядываться, косясь на меня.