Господи помилуй, я как разбитое корыто. Забыла, что такое нормальный сон.

Только послушайте эту идиотку (меня то есть):

– Здравствуйте, Аня! Ну, как вы поживаете? Выглядите потрясающе. Свитер – закачаешься! «Monsoon»?[13]Я сама чуть было не купила себе такой же. Цвет обалденный. – И хихикаю фальшиво, как последняя дура. Как будто явилась на дружескую вечеринку, но не уверена, что хозяйка от меня в восторге. Дьявольщина, ненавижу себя!

– Добрый вечер, – без особого веселья здоровается Гарри. – Как дела? Все хорошо?

Поднявшись в кабинет и устроившись в кресле, Аня складывает ладони словно для молитвы и осведомляется:

– Ну, как? Как все прошло?

– Секс, что ли? – брякает Гарри.

– Если хотите, да. Хорошо позанимались любовью? – без обиняков спрашивает она. Будто интересуется, хорошо ли получилось рагу по новому рецепту.

– А не было ничего, – тоном угрюмого мальчишки буркает Гарри. – Да я с самого начала знал – не будет ничего. Тут и удивляться нечему.

– Вот как? Роза?

– Да она терпеть не может секса. Со мной, во всяком случае.

– Гарри, пожалуйста. Пусть Роза сама ответит. У вас еще будет возможность высказаться.

– Виноват. Валяй, Роза, скажи ей.

– Роза?

Точь-в-точь наша директриса – такое же чувство превосходства и тоже никакого чувства юмора. Сегодня у меня определенно «день лазаньи». Так и подмывает ввернуть что-нибудь типа: «У тебя, дамочка, неплохая работенка, отличный мужик и уютная квартирка, да? А ведь все это в один прекрасный день может полететь к чертям собачьим».

– Прошу прощения, – начинаю я, но отнюдь не учтиво, скорее наоборот, – но я не считаю, что секс может решить все проблемы. Секс вообще всего лишь часть семейной жизни. И, если на то пошло, очень маленькая часть, после двадцати-то двух лет. Все мои замужние подруги твердят то же самое в один голос.

– Вы правы, Роза. Секс – важная, но лишь одна часть. Каковы другие части вашей семейной жизни?

Черт, до чего безмятежный и примирительный тон! Но я все же делаю попытку:

– Семейная жизнь состоит… Вообще-то, спустя два десятка лет трудно разложить все по полочкам. Ну, Сэм, конечно. Мы были женаты уже восемь лет, когда он родился. Так что он был желанным ребенком. Еще семейные фотографии, наша компания.

– Которая осталась в Лейте, – незамедлительно вставляет Гарри.

– Да, но мы же все равно с ними дружим.

– Неужто?

Гм… Что верно, то верно – наши с Гарри семейные передряги странным образом подействовали на наш круг. Мы особенно не распространялись, но сами знаете, как оно бывает. Все как-то переменилось. Поэтому (в том числе) нам было легко уезжать. От прежней жизни все равно ни хрена не осталось. Приятельские отношения с Альпином и его миленькой Сарой – чтоб ей сдохнуть! – само собой, накрылись медным тазом. А здесь у меня появилась (слава тебе, господи) новая подруга – Лили из столовой. Сказать по правде, нудноватая особа, но выбирать не приходится. Без друзей мне дерьмово, дальше некуда.

Приду домой и напишу Альпину. К черту все! Что я теряю?

Сердце вытворяет прежние фокусы – трепыхается как безумное от одной только этой мысли. Словно в кровь впрыснули адреналин.

Прокашливаюсь и силюсь сосредоточиться на фарфорово-кукольной мордашке Ани. Господи Иисусе, и чья же это была дурацкая идея насчет консультаций?! Ах да, моя. Я всем заправляю в нашей семье, и конца этому не будет.

Терпи, приказываю себе. Всего-то час. Перетерпишь как-нибудь. А думать будешь потом. И электронные письма писать – потом. Нет! Да! Нет!

– И то сказать, люди меняются, – нехотя соглашаюсь я. – Но нынче мы пытаемся завести новых друзей и наладить новую жизнь, и это тоже часть нашего супружества. У нас появляются новые традиции и привычки. По воскресеньям – прогулки вдоль реки, а по средам – карри в Дингуолле. А еще все безделушки и вся мебель для нового дома – мы их вместе выбирали. И краска для стен в ванной, и шторы в гостиной.

– Это была твоя виктория, Роза.

«Мать твою!» – думаю я.

– Гарри! – укоризненно качает головой Аня.

– Да, Гарри, тогда моя взяла, и сейчас у нас нормальная, а не больнично-белая ванная, но суть в том, что теперь стены в ванной – наша семейная байка.

– И шторы. Кто их выбирал?

– Ох, Гарри, ты же ничего в этом не понимаешь.

– Еще как понимаю! Суть в том, что все всегда должно быть по-твоему, а иначе ты впадаешь в жуткую депрессуху, дуешься, и тогда к тебе лучше и не подходить.

А он, ей-богу, прав. Я капризная стерва. Но как насчет того, что он сам кошмарный зануда, что он в упор меня не видит? Сдохни я, он и не заметит, пока жрать не захочет. Это разве не преступление? Только собираюсь напомнить об этом, как встревает Аня со своим до тошноты примирительным тоном:

– Гарри, ваше раздражение вполне естественно. Брак – это всегда череда компромиссов. И порой кажется, что идете на них исключительно вы сами. Давайте все же дослушаем, что нам хочет сказать о семейной жизни Роза.

Пауза. Гарри вздыхает. Вздыхает и Аня. Я перевожу дух и продолжаю:

– Короче, важны не только барахло, домашний скарб, все такое, но и общая память – воспоминания как о ссорах, так и о хороших временах. И о тяжелых, о печальных временах, вроде тех, когда твоя сестра умирала, когда я паниковала из-за рака груди. Все то, что мы пережили вместе. Семейная жизнь – это все наше шмотье, сваленное в одну кучу; наша захламленная машина, наш общий чулочно-носочный ящик. Да, я считаю, что секс переоценивают. Тебе хотелось бы гораздо большего, но не все желания исполняются. Наверное, нельзя иметь хорошую, крепкую семью и потрясающий секс одновременно.

Гарри безучастно пялится в темное окно.

– По-моему, Роза, вы согласны довольствоваться слишком малым, – осторожно начинает Аня. – Отличный секс возможен даже после сорока лет совместной жизни. У меня сложилось впечатление, что у вас хорошая, крепкая семья и проблема исключительно в сексе, так? Не желаете попробовать секс-терапию?

Секс-терапию? Она что, рехнулась?

– Она права! – в восторге кричит Гарри. – Добрый секс возможен даже в старых, видавших виды семьях!

– Что вы об этом думаете, Роза? – хочет знать эта корова, эта кровопийца.

– Нет! Боже, дай мне силы! Почему, спрашивается, я должна получать удовольствие от секса с собственным мужем? А если нет никакого удовольствия, я, что ли, в этом виновата? Если бы Гарри был импотентом, если б у него ни черта не получалось, мы бы все хором шептали: «Все в порядке, Гарри, не переживай, это все ерунда, Роза все равно тебя любит. Розе надо бы сбросить несколько килограммчиков, да подкраситься, да постараться тебя расшевелить». Но если я не желаю играть в эти игры, мне предлагают лечиться, чтобы Гарри мог иметь свой «бум-бум» каждую ночь и перестал обвинять меня во фригидности.