Если бы Лизины коллеги из строительной компании узнали, что симпатичная, приветливая помощница генерального директора страдает заниженной самооценкой и у нее проблемы с личной жизнью, они бы не стали показывать пальцами и смеяться, они бы просто не поверили. Более того, один из курьеров был даже слегка влюблен в девушку и, подслушай он ее мысли насчет «Лизы — серой мыши», удивился бы до потери сознания. Его маму звали Елизаветой, мама до пятидесяти лет оставалась душой компании и любимицей мужчин, и это имя ассоциировалось у него исключительно с красивой светской дамой.

Лиза казалась окружающим среднестатистической современной девушкой, стильной, благополучной, успешной, приятной в общении. Никто не догадывался, насколько она себя не любит.

В детстве мама часто говорила Лизе, что ее заслуги нет ни в чем. То, что Лизу выбрали принцессой для утренника, — заслуга Бога, который дал ей неуродливую внешность. То, что Лиза хорошо учится, — заслуга Бога, который дал ей достаточные способности и усидчивость. То, что к Лизе благоволят некоторые учителя, — тоже заслуга Бога, который дал ей сносный характер. Мама никогда не использовала хвалебных прилагательных вроде «красивая», «умная», «добрая» и постоянно напоминала девочке, что гордиться ей нечем, гордость вообще грех, а за каждый успех нужно истово благодарить Бога. Любые попытки дочери как-то похвастаться в присутствии даже близких родственников мама сразу пресекала, высмеивала достижения или сравнивала, допустим, стихи юной Лизы со стихами Анны Ахматовой — так, что Лизе сразу становилась очевидна собственная ничтожность. А уж если вдруг мама замечала, что Лиза пытается сравнивать себя с кем-то в свою пользу, например, сообщает за обедом, что Маша написала сочинение плохо, а ее, Лизу, учительница очень хвалила и читала ее сочинение вслух, — начинались неприятности. Мама замолкала, уходила в свою комнату, Лизе приходилось долго вызывать ее на разговор, а потом выслушивать, как маме стыдно за злую и завистливую дочь, которая явно попадет в ад из-за гордыни. Мама даже плакала порой и умоляла Лизу молиться и просить прощения, чтобы не попасть на горячую сковородку. Лиза тоже плакала, но стать идеальной по маминым меркам все равно не могла, как ни старалась.

Мама говорила, что Лиза пошла в отца и на ней лежит двойной груз грехов — своих и его. Лизин отец был страшным грешником — он не верил в Бога, смеялся над Лизиной мамой, не ходил в церковь, не молился, а самое страшное — ушел к другой женщине, бросив трехгодовалую дочь. Лизина мама не принимала алиментов, считая, что сатанинские деньги не пойдут на пользу, не разрешала бывшему мужу видеться с ребенком, чтобы он не развратил детскую душу, и очень боялась, что Лиза пойдет по стопам отца, погрязнет в гордыне и блуде. Если бы можно было сдать девочку в монастырь, мама бы так и сделала — но батюшка благословения не дал. Лиза подслушала как-то разговор мамы с подругой — прихожанкой того же храма.

У Лизы никогда не водилось ничего лишнего. Одежда — только самая необходимая, игрушек — минимум, сладости — строго по праздникам, а карманные деньги и вовсе ни к чему — это соблазн. В главной молитве «Отче наш» не случайно сказано: «Не введи во искушение». Лизина мама старалась не вводить дочь во искушение, поэтому не разрешала смотреть телевизор, ходить на дни рождения к одноклассникам, самой выбирать себе платья или дружить с мальчиками. Она до девятого класса провожала Лизу в школу и забирала из школы, благо работа позволяла — мать по утрам убиралась в доме, а вечерами шила на заказ. Когда отец жил с ними (Лиза этого уже не помнила), мама работала воспитательницей в детском саду, а после его ухода сразу написала заявление — теперь ей нужна была работа, позволяющая контролировать все передвижения дочери, чтобы не упустить ребенка.

Лет с четырех по выходным мама брала Лизу с собой в храм, где пела в хоре и обучала желающих шитью. Лиза вместе с другими детьми занималась в воскресной школе, учила молитвы, а когда подросла — стала помогать бабушкам-служительницам. К великому сожалению матери, голос у Лизы оказался слабым, петь в хоре девочку не взяли, зато Лиза прекрасно вышивала.

В общем, искушений свободным временем, деньгами, материальными ценностями и прочими соблазнами мира у Лизы не было. Жили бедно, поскольку почти все деньги мама отдавала в церковь, из одной курицы готовили четыре блюда (Лиза на всю жизнь возненавидела вкус курицы), под сломанные ножки дивана подкладывали книги, даже треснувшую чашку заклеивали изолентой, а колготки зашивали по многу раз. В классе Лиза была одета хуже всех, и мама ее соседки по парте как-то попыталась сделать девочке подарок. Увидев замечательную розовую кофточку («Танечке не подошла», — деликатно сказала женщина), Лиза запрыгала от радости и тут же надела обновку, но радость продолжалась всего час до прихода мамы. Мама сразу потребовала вернуть подарок, поскольку они не нищие и в подачках не нуждаются. Уговорить ее не удалось.

Наверное, судьба Лизы была предрешена — все-таки монастырь. Но неожиданно мама умерла. Она как раз возвращалась из церкви, переходила дорогу, а из-за крутого поворота занесло на первом льду джип. Абсолютно трезвый водитель не справился с управлением, и когда приехала скорая, рыдал, держа на руках еще теплое тело. Суд Лиза практически не запомнила. Совсем молодому парню дали условный срок — девушка просила об этом, помня мамины наставления о всепрощении.

У нее в душе была странная пустота. Она закончила школу в прошлом году, в институт поступать, естественно, не стала, помогала маме с уборкой и шитьем и бесплатно работала в храме. Теперь ходить в храм стало вроде как незачем, заказы на шитье молодой девочке никто доверять не собирался, да и уборщица на замену маме нашлась быстро. Лиза хотела что-нибудь продать — но в их квартире продавать было нечего, даже обручальное золотое кольцо и сережки, подаренные когда-то отцом, мама давно отнесла в церковь.

Через неделю после похорон Лиза позвонила отцу. Трубку взяла жена. Лиза едва не повесила трубку, но опомнилась.

— Простите, пожалуйста, можно Романа Геннадьевича?

— Минуточку.

Шуршание, звуки шагов, детская возня — и наконец Лиза услышала незнакомый мужской голос:

— Алло?

— Роман Геннадьевич?

— Да, здравствуйте, с кем я разговариваю?

— Меня зовут Лиза.

Девушка замолчала. Она совершенно не придумала, что должна говорить дальше.

— Да, я вас слушаю, Лиза. Что вы молчите? Вы по какому вопросу?

Лиза молчала.

— Алло? Лиза, может быть, вы перезвоните? Что-то вас совсем не слышно.

— Роман Геннадьевич, вы помните… — Она запнулась, но продолжила: — Вы помните, у вас раньше была жена Люба? Пятнадцать лет назад?

Теперь замолчал он.

— Помните? — повторила вопрос Лиза.

— Да, конечно. Что случилось?

— Она умерла. Мама умерла.

Лиза заплакала. А Роман Геннадьевич наконец все понял.

— Лиза… Лизочка… извини, что я… подожди секундочку… ты сейчас где?