Первая работа Лизы была в издательстве. Друг Романа искал так называемого офис-менеджера. Искал без особого успеха, потому что деньги были маленькие, работы много, коллектив большой и довольно нервный — на офис-менеджера регулярно срывались все сотрудники. Он согласился взять девушку без опыта, услышав про ее старательность и хороший характер.

Уже через два года в издательстве не представляли, как жили без Лизы. Она навела порядок в давно запутанных файлах, заменила искусственные растения на живые (все растения у нее цвели круглый год), охотно варила и приносила кофе всем сотрудникам вплоть до корректора, была приветлива, никогда не обижалась на повышенный тон, претензии или крик (кричать на офис-менеджера, кстати, все быстро отучились), соглашалась задержаться, когда требовалось, или прийти пораньше и помогала всем, кто просил. Лиза стала украшением приемной — аккуратно, не вызывающе одетая, с чистыми, блестящими волосами, легким макияжем (научили наводить красоту молодые девчонки-коллеги), всегда с улыбкой, с мягким приятным голосом — ее любили клиенты, которым приходилось дожидаться нужных людей на диванчиках, боготворило начальство, впервые переставшее искать вечно потерянные бумаги и решать вечно нерешенные проблемы.

Издательство выпускало научную литературу, часто приходили авторы — сплошь профессора и академики в возрасте далеко за пятьдесят. Эта капризная публика раздражалась от малейшего поглаживания против шерстки и постоянно жаловалась на предыдущих офис-менеджеров, а Лиза им нравилась. Старички охотно рассказывали ей о своих гениальных работах (и не важно, что Лиза не понимала практически ни одного слова из потока терминов) — она умела слушать, и они чувствовали себя нужными. Один маститый педиатр, член всех возможных академий, который никак не уходил на пенсию, хотя достиг шестидесяти пяти лет, всегда приносил Лизе цветы и шоколадки, а потом неожиданно сделал ей предложение — он овдовел лет десять назад. Почтенный старец был лучшим автором издательства, крупным светилом, его имя уже давно работало на него, принося неплохие доходы. В общем, партия была выгодной во всех отношениях. Девочки в издательстве затаили дыхание. Но Лиза…

Лиза, естественно, предложение отвергла. Она была недостойна крупного ученого, и даже если показалась ему интересной — значит, он просто плохо ее рассмотрел. Замужество не для таких, как Лиза. Замужество — для красивых, умных, ну… просто для других. У Лизы со словом «муж» ассоциировались боль, измены, проблемы, непонимание, даже жизнь в семье отца не смогла вытеснить из подсознания мамины установки.

Аня не раз заговаривала с падчерицей о мужчинах. Сначала робко попыталась просветить насчет интимных отношений и контрацепции, потом намекала насчет личной жизни, которая должна быть у молодой привлекательной девушки. Спрашивала, приглашают ли Лизу на свидания и почему Лиза не ходит, подсовывала билеты на выставки и в театр, даже уговаривала сходить куда-нибудь развеяться и потанцевать — в ночной клуб, например. Лиза не умела танцевать, а в ночной клуб зайти не смогла бы — умерла бы на пороге от стыда. Она впервые попробовала шампанского у Романа на дне рождения и очень удивилась, что не потеряла человеческий облик. В первый раз ее день рождения отмечали в девятнадцать лет. Лиза о нем, естественно, забыла — в детстве она ждала дня рождения и надеялась, что ей, как и одноклассницам, мама что-нибудь подарит и купит торт со свечками, но потом перестала ждать. Праздновать день своего рождения — тешить бесов, ведь никакой твоей заслуги в том, что ты родился, нет, и вообще, надо прожить жизнь достойно, а не отмечать факт ее наличия.

Роман и Аня, видимо, не знали твердых устоев Лизиной мамы. В день рождения она вернулась с работы, и ее встретили на пороге глупой, но такой замечательной песней про happy birthday, а потом каждый вручил подарок, и вынесли торт с девятнадцатью свечами. Лиза задула их под дружные аплодисменты, загадав, чтобы у ее любимых все было хорошо.

Как-то раз Лизе встретилась на улице мамина лучшая подруга.

— Лиза! Лиза, здравствуй!

— Здравствуйте, тетя Оля.

Лиза спешила на работу, но остановилась. Тетя Оля схватила ее за рукав и внимательно осмотрела с ног до головы. Взгляд у нее был недобрый.

— Что же ты в храм-то не придешь, по маме молебен не закажешь, записочку за упокой не подашь, на канун конфетку не положишь? Душа-то ее на том свете страдает, мучается, что дочка не молится, погрязла в грехах.

— Мама не мучается, — спокойно ответила Лиза, — она уже в раю.

— Нет, не будет Любаша в раю, — как-то злобно сказала тетя Оля, — чтобы в рай попасть, надо детей наставить на путь истинный, к Богу обратить, жизни научить. А Любаша смотрит сейчас на тебя, и душа ее страдает потому, что видит, что ты блудница и грешница.

— Я не блудница, — удивилась Лиза.

— Ой, а то не видно. Не умножай греха своего ложью. И одета ты как блудница и образ Божий на себе искажаешь краской дьявольской, и штаны нацепила, и волосы не покрыла. Что, стыдно в храм-то приходить? Сты-ы-ы-ыдно, — с каким-то торжеством продолжила тетя Оля, — эх, как чувствовала Любаша, что дочь ее по кривой дорожке пойдет.

— Тетя Оля, я спешу, извините.

Лиза не умела спорить, не умела отвечать хамством на хамство. Она залилась краской, слезы подступили к глазам. Остался один выход — сбежать и выплакаться в туалете на работе.

— Куда это ты спешишь? Бог-то, он все-е-е-е-е видит, все видит. Прощения не будет. Смертный грех — гордыня, а ты, я вижу, немалую гордыню приобрела. Любаша говорила, что растешь ты злая и завистливая, что гордыни в тебе на троих, а теперь, как умерла она, — бесы совсем тебя одолели.

Глаза у тети Оли загорелись.

— Пойдем со мной, пойдем в храм, к батюшке, он тебя отчитает, бесов изгонит. Господь — он прощает тем, кто раскаялся.

— Не могу, тетя Оля, я на работу опаздываю.

— Какая еще работа, какая работа? Должно в храме работать, заниматься богоугодным делом. А ты чем занимаешься?

— Секретарь я, — покорно ответила Лиза, пытаясь вырвать руку и уйти.

— От оно, от оно, — запричитала тетя Оля, — блудница ты вавилонская, и гореть тебе в аду! Отец твой был дьявольский слуга, и ты, его отродье, семя проклятое.

Лиза неожиданно обиделась. Не за себя — про себя она и так знала, что грешница и ни к чему не годное существо, — за Романа. Она полюбила отца всей душой — отец был добрый, веселый, заботливый, щедрый.

— Не говорите, чего не знаете. Мой отец — замечательный человек, его все обожают, он добрый.

Лиза решительно отвернулась и зашагала вниз по улице — к метро.

— Люди добрые! — вдруг завопила тетя Оля на всю улицу. — Что же это делается!

Лиза ускорила шаг.

— Умерла моя подруга, а дочь ее тут же ввергла себя в пучину порока. Блуд сотворяет, Бога не чтит, обуяла ее гордыня адская!

Лиза побежала. Тетя Оля еще что-то выкрикивала в экстазе, вокруг нее стали собираться люди, а Лиза бежала к метро и ничего не слышала из-за стука сердца.