Мы проехали, не останавливаясь, мимо Вильком-Майна (Счастливые Рудники), едва возникшего города, где только несколько домов возвышаются среди невообразимой смеси палаток и дощатых бараков. На улицах целые болота, в которых телеги увязают до осей, а лошади по самую грудь. На каждом шагу, подобно Балларату и Бендиго, свистят и дымят паровые машины. Их серный дым застилает свет, шум заглушает речь. Здесь разработка копей ведется почти исключительно крупными обществами с солидными капиталами. Диггеров почти не видать, разве только изредка попадаются небольшие кучки их, промывающих песок. Зато всюду глаза наталкиваются на группы «желтолицых жителей неба», с необыкновенным терпением и старанием промывающих и перемывающих песок, уже разработанный обществами.

Наконец переступив тридцатую параллель и реку Тайлор, мы миновали озеро Грегори. Еще сотня верст, и можно было достигнуть Купер-Крика. Половина пути тогда пройдена – конечно, половина самая легкая.

Раз утром мы с Кириллом опередили караван на несколько сотен сажен. Своих собак я благоразумно держал на своре, во избежание каких-нибудь необдуманных выходок с их стороны. Вдруг они стали выказывать признаки беспокойства и с глухим рычанием рваться с привязи. Одна из них оторвалась и с яростным лаем бросилась к густому кустарнику.

Я поспешил за ней, осторожно раздвинул широкие листья и, – судите о моем удивлении, – увидел перед собою нагого молодца, черного, как солодковый корень. Туземец, удивленный не менее моего, в остолбенении уставился на меня, вращая своими белками. Но через минуту страх перед белым заставил его бежать.

Бегство его совсем не входило в мои расчеты; черномазый мой мог призвать своих, и кто знает, что случилось бы? Зная об ужасном действии, которое огнестрельное оружие производит на этих детей природы, я мгновенно поднял свой револьвер и один за другим выпустил шесть зарядов над самою головою молодца.

Черный объедало. – «Кооо-мооо-гооо-ееее!!» – Черномазая банда. – Наш Том загордился. – Корробори. – Благодарность дикарей. – Что такое бумеранг. – Чудесное оружие. – Ловкость наших черных приятелей. – Прощание.

Опешив от неожиданности, грохота, дыма и огня моих выстрелов, дикарь уморительно подпрыгнул, как заяц, точно свинец уже попал ему в икры, и растянулся на земле с таким комически-жалким выражением покорности, что я расхохотался до слез.

Между тем к месту происшествия прибежал Том. При виде своего соотечественника он обратился к нему с несколькими фразами на каком-то гортанном наречии, сопровождая свои слова для большей, верно, выразительности чувствительными толчками в бока. Подобное энергичное обращение сразу возымело действие: туземец робко поднял на меня глаза, но затем тотчас же снова распростерся на земле с глупою миною дикаря, выражающего свое почтение перед высшим существом.

Вид бродяги был очень жалок: загорелый, истощенный до крайности, поджарый, подобно голодному волку, он, казалось, умирал от голода. Из жалости ему дали кусок хлеба. Несчастный бросился на него с волчьей жадностью. Слышно было только, как хрустели его челюсти. Через минуту от пятифунтового хлеба осталось одно воспоминание. Я смотрел и дивился, какой чудовищный желудок был у этого дикаря: вслед за хлебом он отправил в свою утробу добрый кусок мяса, равный порциону по крайней мере взвода солдат (а вы знаете, какова мясная порция английского солдата). Здоровый ковш рома, жалобно выпрошенный у нас, закончил завтрак нашего объедалы и привел его в блаженно-веселое состояние, выразившееся у него кувырканьем, обезьяньими гримасами и бессвязным бормотанием.

Обратившись потом к лесу, он сложил у рта обе руки в виде воронки и во всю глотку заорал: «Кооо-мооо-гооо-ееее!!!»

Этот крик, одинаковый у всех австралийских дикарей, от Сиднея до Перта, от мыса Йорк до Мельбурна, несомненно, служил призывным сигналом: очевидно, наш молодец, восхитившись радушием белых, приглашал и собратьев своих попировать за чужой счет.

Наше предположение оправдалось при виде целой толпы черномазых, робко приближавшихся к нам со знаками глубочайшего уважения. Всего их было, мужчин и женщин, человек до ста, не считая многочисленных детей, сидевших по двое, по трое у каждой женщины в плетеной корзине за спиною. Тошнотворный запах, бросившийся нам в нос при их приближении, заставил нас невольно отшатнуться. Решительно, австралийский дикарь – самое нечистоплотное животное! Какая вонь! Какая грязь! И эти жалкие двурукие, смеющиеся идиотским смехом мандрила, называются царями природы! Не верится даже!

Между тем, ободренные нашими добродушными взглядами, дикари подошли поближе и жалобно стали стучать кулаками по животу, указывая этим на свой сильный голод. Мы дали им остатки обеда, на которые они накинулись с такою жадностью, как ранее их собрат.

Утоливши свой голод, черная банда живо развеселилась. Несколько стаканов рома и коньяку окончательно привели их в благодушное настроение. Как ни в чем не бывало, дикари принялись наперебой развлекать нас своими обезьяньими кувырканьями. Не знаю почему, но, глядя на них, мне вдруг пришло в голову, что они сейчас станут на четвереньки: до того все их ухватки напоминали животных.

Наш Том, казалось, смотрел на этот сброд с глубоким презрением. Подумайте! Те ходили нагишом, а он одет в настоящие панталоны, правда немного стеснявшие его, но зато как он был в них величествен! Далее, ярко-красная фланелевая рубашка облегала его торс, широкий кожаный лакированный пояс, где висели нож и револьвер, стягивал его стан; прибавьте к этому, что он говорил по-французски! Столько важных преимуществ могли хоть кому вскружить голову. Неудивительно поэтому, что он обращался с соплеменниками как их начальник, а те почитали его, как бога.

Виды старого дикаря, однако, не простирались так далеко: ему просто хотелось получше угодить нам. Заметив, что его сородичи очень забавляют нас, он приказал им, в оплату за наше угощение, протанцевать «корробори».

Невозможно описать той важности, с какою он обратился при этом к сэру Риду:

– Господин, черные хотят танцевать «корробори».

Слышите? – Черные!.. Каково? Мы все искренне расхохотались. По знаку чудака начался «корробори». Он состоял в разнообразных прыжках вперед, назад, в стороны, в кривляньях и ломаньях, удививших бы любого клоуна, наконец, в воинских упражнениях. Черномазые удальцы ловко метали свои копья, на лету подхватывали их, опять метали, прыгали друг через друга, боролись, шумели, орали во все горло… Через полчаса, запыхавшись от усталости, плясуны в изнеможении повалились на землю. Наградою за танец было новое количество провизии, которую они приняли с гримасами живейшей благодарности. Начальник племени, отличавшийся от своих подчиненных только пером, продетым сквозь ухо, да ожерельем из змеиных зубов, захотел со своей стороны отблагодарить нас.

– Прежде чем возвратиться в родные леса, прошу белого господина принять от меня на память этот бумеранг, – так обратился он к сэру Риду через Тома.

Такое деликатное внимание тронуло нас до глубины души. Черные, казавшиеся нам почти животными, поднялись в наших глазах. Еще более тронуло нас, когда все они, словно по данному знаку, поднялись с мест и стали предлагать нам свое оружие: кто копье, кто дротик, кто каменный топор. Подобное дружелюбие заставило даже мисс Мэри отбросить свое отвращение и брезгливость. Она ласково подала женщинам несколько кусков материи, что привело тех в невыразимый восторг.