тот факт, что стал смотрителем, и решил, что таковы обстоятельства. Проходя мимо пустых глаз каждый день, я даже не задумывался, что каждый взгляд, который больше ничего не выражает, имеет мою причастность. Я резко поднялся. Леон сидел в 10 метрах от меня и пытался отдышаться. Я быстро подошел к нему и сказал, что смерть Нурлана произошла по моей вине. Когда я упал по пути в город J, я стер свой QR-код. ZENO не смог отсканировать его и убил Нурлана. Леон ничего не ответил. Я пытался докричаться до него, я хотел, чтобы кто-то назвал меня сволочью, почувствовать чью-то злобу в отношении себя, хотел наказания или изгнания. Но он просто слушал, как я называю себя убийцей. Я сел напротив него в надежде, что мой взгляд заставит его говорить со мной.

«Ты не понимаешь, мы потеряли всю еду. Я чудом унес свой рюкзак, но твой и рюкзак Нурлана мы потеряли».

«Нурлан умер!»

«И ЧТО? А МЫ ЖИВЫ! Нам нужны припасы, чтобы жить дальше!»

Когда Леон закричал о том, что ему наплевать на жизнь Нурлана, я не знал, что ему ответить. Неужели я один чувствовал скорбь? Леон сказал, что, хоть города и устроены отдельно друг от друга, все сложнее, чем может показаться. Есть семь городов с простыми названиями: A,B,C,D,I,F,J, есть те, кто управляет им. Вернее, поддерживает функционирование города. В моем городе это F. Она часть ZENO, которая хоть и человек, но с вживленным чипом. Все города поддерживают коммуникацию для сбора данных об угрозах, стабильности вымирания и прочего. Нам туда нельзя, потому что скоро все города будут на повышенном уровне надзора. Но главный город А собирает все данные и принимает решения. У нас есть около 2 недель, прежде чем все данные туда поступят и он тоже станет неприступной крепостью. Идти туда примерно 9-10 дней и еще полдня, чтобы собрать все необходимое.

Я сказал, что мы пойдем туда и вернем хотя бы часть припасов. Хоть мне и было тяжело, но я решил, что обязан это сделать. Я больше не буду прятаться или отстраняться от окружающего.

Мы пошли, как только отдохнули. Я начал сомневаться в Леоне. Если ему наплевать на Нурлана, то какое ему дело до остальных? Ему важна лишь своя жизнь. Мне надо было принять, что существуют города и такие, как он. Но я был уверен, что в колонии не все, как Леон. Я чувствовал доброту в этих людях, они не показались мне такими же жестокими или бесчувственными, как Леон. Именно это я видел в нем, когда зашла речь о гибели Нурлана. Сложно поверить, что в мире, в котором тех, кто может что-либо почувствовать, остались единицы, но еще сложнее поверить в то, что такие, как Леон, зная обо всем происходящем, могут вести себя, как в старом мире.

Часть 20

Мы шли молча. Я все время думал о словах Леона. То, что он не сожалел о смерти Нурлана, но переживал за всю колонию, формировало во мне противоречивое мнение о нем. Я помню, мы изучали такое поведение в школе. Кажется, это называется «метод Хомо эректуса», этот термин был введен в конце 21 века. Такие идеи были популярны в далеком прошлом, они были направлены на выживание большинства ценой меньшинства. Но, как было указано в учебниках, такая борьба со злом лишь порождает новое зло, заменяющее старое. В таком цикле люди жили долгое время, пока не была разработана новая концепция в начале 22 века – «Выжить должны все!». Но и она провалилась. Все начали делиться на группы. Большинство делало вид, что они меньшинство, а меньшинство старалось угодить всем сразу, но у них ничего не выходило, потому что, когда поддерживали одних, оскорбились другие, и так далее. Так мы изобрели новый цикличный процесс, который успешно прервали препаратами «I» и «I2». Я начинал погружаться в себя из-за долгой дороги и отсутствия общения. Будто я снова патрулировал свой участок в городе F. Но свежий воздух делал мои мысли не такими расплывчатыми, теперь я могу ясно мыслить и формировать точное мнение обо всем происходящем. Я должен стать другим. Я сдержу обещание, которое дал себе. Теперь у меня есть выбор. Я могу вернуться в город, продолжать быть смотрителем и медленно, но безопасно угаснуть в дезориентации мыслей и в пространстве, или же я могу остаться среди света и людей, которые, как и я, ценят возможность видеть каждый свой шаг, ощущать ветер и греться у костра.

Я устал, но не подавал вида. Я боялся, что, если я попрошу перерыва, Леон вспомнит, по чьей вине все произошло. Или, может быть, я сам не хотел вспоминать этого. Ведь Леон чувствует, а значит, у него есть причины, которые позволяют ему не давать «I2» взять верх над собой. Мы шли через сплошные поля. Деревьев почти не было. Когда начало темнеть, Леон сказал, что нужно найти место, где мы сможем переночевать, желательно с дровами, чтобы развести костер и согреться. Уже практически ничего не было видно, и мне начало казаться, что мы так ничего и не найдем. Леон остановился и, приглядевшись, увидел небольшой островок с деревьями. Направившись к нему, мы заметили что-то вдалеке.

Это был небольшой огонек. Он мелькал практически незаметно, видимо, его заслоняли деревья. Мы присели на корточки и начали всматриваться. Леон шептал, что хозяин костра может быть не такой приветливый. Не все, кто решает выбраться из города, ищет доброты и света. Возможно, это какой-то смотритель, который хочет держаться особняком. А если его покой нарушить, то кто знает, что он может сделать. Но мы очень устали. У нас было немного еды, какие-то провода и очень много воды. Все это нес Леон в своем рюкзаке. Мы заметили мужскую фигуру. Кто-то грелся у костра, укутанный в большое количество вещей, которые укрывали его с ног до головы. Он, видимо, что-то готовил на костре, потому что запах доносился очень соблазнительный. Что-то похожее было в нашем лагере. Как только я его учуял, сразу перестал здраво мыслить. Годы на химических продуктах давали о себе знать. Я посматривал на Леона в надежде, что он встанет и мы пойдем к костру в расчете, что нас не прогонят. Но он внимательно всматривался в этого мужчину, будто искал подвох. Перед нами был пожилой человек, который просто грелся у костра. Он выглядел безобидным. Я решил что пора стать более решительным.