взгляд. Что ты придумал? Как нам переучивать преступников-иномирцев? — Спросил я.

— Я перебрал несколько вариантов. Первый, это поиграться в богов. Создать аномалии-ловушки, в которые они будут угождать. Вряд ли самостоятельно они смогут их покинуть. Не тот уровень сознания.

— Хорошая идея. — Согласилась Ляля.

— А мне она пришлась не по душе. — Неожиданно заявил змей. — Кто мы такие, чтобы поступать, словно имеем право, кому и какими быть. Вершить правосудие, лишая человека свободы по собственному усмотрению это такое же преступление. Сегодня мы их ловим, а завтра будут ловить нас.

— Пока что мы справлялись с вызовами этического плана. — Я засомневался, в том, что увлекусь ролью судьи, хотя, такого опыта у меня еще не было.

— Подобными — нет. — Отрезал змей.

— А какие еще есть способы отвадить от дурных мыслей преступников?

— Второй, и будто бы очевидный способ, сделать такую петлю, которая вела бы из мира только в Транзабар. Каждый раз, пока человек не выучился бы на настоящего иномирца, его визит сюда заканчивался катапультой. Это тоже несвобода, но уже с возможностью самостоятельно от нее избавиться.

— Это офигенная идея, Антош. — Я в восторге.

Зациклить преступника на понятной идее, не тратить время на его убеждение и в то же время, не чувствовать себя вершителем судеб. По сути, исправление его было отдано на аутсорсинг Транзабару, преуспевшему в воспитании иномирцев.

— А зачем нам слушать остальные варианты, если этот совершенный. — Спросила Ляля.

— Затем, что нам самим от этого не будет никакого развития. Любое действие, особенно новое и непривычное для нас, должно оказывать благотворное влияние на развитие нашей личности. Что с того, что мы отрежем ему выход из мира, лично для меня. Я поступлю, как кран, закрывающий воду, а я не хочу, быть, как кран. Мне интересен другой вариант, который сложнее прочих, но гораздо интереснее для моего развития.

— Эх, придется работать. — Я вздохнул и опустил плечи. — Бубни.

Антош отхлебнул чая и занял на стуле удобную для декламаций позу.

— Третий способ — это непосредственный контакт с преступником. Надо открыться ему, показать, что мы есть и знаем о его противоправных действиях, заодно выслушать и понять, что его привело к занятию подобным гнусным делом, и гнусное ли оно на самом деле. Как с этим продавцом, торгующим пластиковыми безделушками, нельзя судить его однозначно.

— А если он губит людей, а мы, давая ему время одуматься, будем стоять в стороне и наблюдать? — Задала Ляля резонный вопрос. — Как тот полководец, водивший по мирам наших городских патрульных.

— Это уже частности, от которых будет зависеть гибкость нашего подхода. За кем-то мы можем просто наблюдать, а кому-то в наших силах мешать выбирать миры, но главное, это попытаться убедить человека в том, что он на неправильном пути. Для него мы, несомненно, будем казаться авторитетными иномирцами, которые в случае чего могут поступить с ним, как угодно, но показывая ему свою доброжелательность, а не силу, мы заставим его задуматься.

— Получается какая-то беззубая полиция нравов, а хочется иногда помахать шашкой. — В раздумьях, я почесал подбородок, затем обратился к кошке. — Как тебе?

— Так как я самая туповатая из нашей троицы, то и выбирать между вариантами не буду. Пусть Антош делает, как придумал, а мы посмотрим, есть ли польза и можно ли вообще уговорить преступника добровольно отказаться от своих планов. Я же насквозь законопослушная девушка, которой совсем не понять, что ими руководит.

— Да какая… что ты вообще… Ляля, ты умнее нас с Антошем. — Я полез к ней, чтобы поцеловать ее в щеку, но наткнулся на взгляд желтых глаз, в которых застыла усмешка. — Что?

— А то, что ты так на самом деле не считаешь.

— Просто, я боюсь тебе в этом признаться, чтобы ты не возгордилась и не умотала к какому-нибудь коту, бросив на произвол судьбы свою ручную обезьянку.

— Фу, Жорж, какой ужас. — Ляля игриво стукнула меня кулачком в плечо.

— Так, так, мы отвлеклись. — Перебил наши заигрывания змей. — Вы сами хотели наполнить свое существование смыслом, а тратите его на глупости.

— Прости, Антош, действительно отвлеклись. Тебе не понять людей с горячей кровью.

— Вот поэтому, среди вас и полно таких иномирцев, которые поддавшись соблазнам, забывают о собственном самосовершенствовании. — Последнее слово он произнес с особым пафосом, подняв кончик хвоста вверх.

— Это вызвано большим разнообразием нашего вида. Вообще, ты заметил, что змееобразных иномирцев гораздо меньше?

— А те, что есть, морально выше большинства теплокровных. Так что у нас паритет. Качество уравнивает количество.

— Мальчики, это глупый спор. Я тоже могу сказать, что женщин среди иномирцев меньше, чем мужчин, но мне на это плевать. Сколько есть, столько и хорошо. Давайте уже определимся, с какого места нам начать. Кто станет первым подопытным? Какие будут критерии отбора кандидата? — Ляля прекратила наш глупый спор.

Мы замолкли. У Антоша, как всегда, теоретическая часть плана была блестящей, но когда приходилось приступать к практической части, его воображение пасовало. Оба смотрели на меня, ожидая, когда я начну их знакомить с первым этапом плана.

— Ну, нам нужен такой человек, действия которого точно не вызывали бы сомнений в их преступности. Чудак на букву «м», от общения с которым у нас потом еще месяц наблюдались последствия в виде рвотного рефлекса.

— Ты сейчас как будто говоришь про моего дядю. — Заметила Ляля. — Только он не иномирец, и вообще, ему дальше туалета никуда не надо.

— Доберемся и до твоего дяди. — Пообещал я в шутку. — Как вам такой критерий?

— Очень много общих слов. — Засомневался Антош. — Нам нужно что-нибудь конкретнее.

— Хорошо. — Согласился я. — Будет вам конкретнее. Самый отъявленный негодяй тот, кто уверен в том, что творит полезное дело. Это человек, создавший в своем разуме собственную модель мира. Переубедить его в обратном будет нелегко и может быть, невозможно, потому что он убежденный м*дак. А миры он использует не для того, чтобы скрываться в них, а наоборот, сеять, по его разумению, добро и справедливость.

— Хороший нехороший человек. — Задумчиво произнесла Ляля. — Совсем, как мой преподаватель по биологии.

— Я сочувствую тебе, Ляля. Окружение у тебя было не очень. — Произнес змей. — В чем выражалось его сочетание?

— Он любил вскрывать животных на уроке. С одной стороны, мы лучше знали предмет, но с другой… мне кажется, он был садистом. А еще он проверял на нас разные штаммы болезней, чтобы мы записывали течение их симптомов.

— А это идея. — Меня накрыло озарение. — Ученый, использующий миры для собственных открытий. Что ему еще может быть нужно? Бесконечное число опытов, дающих самую низкую погрешность. И все это