— И к чему была вся секретность? — Шаталов убирает руки так резко, что я чуть не падаю.

— Для меня это слишком личное.

Спрыгиваю с его колен и суетливо сую градусник в картонную упаковку. Подальше от глаз.

— О да! Более личного не бывает!

— Куда мне со своими секретами до ваших оргий?!

— Оргии в сравнении с тобой — скука смертная. — Глаза Марка все еще серьезные. По нему видно, что злится. Из ушей так и валит пар. Лишь приподнявшиеся уголки губ выдают совсем другие эмоции. — Таких развлечений у меня еще не было.

Отвернувшись в сторону, он заливается хохотом. Все такой же огромный, сильный и твердый, как боксерская груша, по которой сейчас безумно хочется ударить.

— Рада, что вам весело, — цежу сквозь зубы. — А таблетки есть? Обезболивающие.

— Тебе обычные? — Отсмеявшись, Шаталов утирает лицо полотенцем.

После наших игр во врачей от гордости уже ничего не осталось, поэтому говорю прямо:

— Мне посильнее. И желательно что-то быстродействующее.

Идеальный повод поиздеваться надо мной еще больше, но Шаталов даже не улыбается.

— Сейчас будет, — произносит он. И, порывшись в той же коробке, где лежит градусник, достает голубую упаковку. — Скоро станет легче.

Марк кладет в мою раскрытую ладонь две капсулы. И протягивает стакан с водой.

Для человека, который планировал сегодня весь день умирать и проклинать свою забывчивость, это выглядит как подарок небес. На радостях, пока пью воду, даже забываю, насколько мне плохо. И лишь когда стакан оказывается пуст, от резкой боли возвращаюсь в реальность.

— А долго нужно ждать, пока они подействуют? — Обхватив живот, сгибаюсь пополам.

— Минут пять – семь. Я дал тебе повышенную дозу. Больше нельзя.

— Черт... что ж так долго?

В отличие от действия моих обычных лекарств пять или семь минут — это очень быстро. Впору просить название и бежать за рецептом чудо-средства. Но сейчас мне настолько плохо, что хочется ускорить.

— Я могу еще как-то помочь?

Шаталов уже давно мог уйти. Мавр сделал свое дело. Только он до сих пор рядом.

— Отвлеки меня как-нибудь, — вырывается со стоном.

— Не уверен, что мои варианты подойдут.

— Кажется, я сейчас и на шапито соглашусь.

Буквально минуту назад боль была вполне терпимой. На коленях Шаталова я ее вообще не ощущала. А теперь совсем крышка.

— Из меня хреновый клоун. — Марк проводит ладонью по моему плечу. Будто считывает что-то.

— Тогда без шапито...

На глаза наворачиваются слезы, и я, как собачка, утыкаюсь носом в мужскую ладонь. Не понимая зачем. Без единой мысли.

— Наверняка я об этом еще пожалею. — Он сокращает между нами расстояние.

И, когда волна новой боли пробивает насквозь, упругие губы накрывают мой рот.

В медицине нет такой терапии. В толстых анатомических справочниках ни слова о связи губ и женских проблем. От всего этого так и веет язычеством и древними ритуалами, но боль мгновенно гаснет.

Вместо острых вспышек я чувствую, как чужой кислород заполняет легкие. Как умелый язык скользит по нёбу, вызывая дрожь. И от близости твердого горячего тела мое собственное загорается всеми нервными окончаниями, как гирлянда на новогодней елке.

Глава 10. На грани

Влюбленность и глупость часто ходят рядом.

Боль не возвращается до самого вечера. Шаталов с его альтернативной медициной здесь, конечно же, ни при чем. Но от его волшебных таблеток я не отказываюсь.

К счастью, самого себя в комплекте с лекарством местный эскулап не предлагает. После нашего поцелуя я для него вообще словно исчезаю. Всю субботу Шаталов работает в кабинете, не замечая моих прогулок туда-сюда по коридору. В воскресенье — больше двух часов пропадает в тренажерном зале, а потом снова заседает в кабинете.

Никогда не встречала более трудолюбивых людей. Папа не был трудоголиком, да и умер он на рыбалке, от отравления какой-то настойкой. Отчим предпочитал вкалывать только в спальне. Обычно с мамой, иногда случалось, что с любовницей. Сама мама после восьмичасового рабочего дня работала лишь на диване. Смотрела сериалы. Ругалась на рекламу. И вздыхала во время новостных передач.

С Шаталовым все не так. Как ни искала, я так и не нашла пульт от телевизора. В кладовке не оказалось и намека на рыболовные снасти. А из женщин здесь обитаю одна я.

Все это немного непривычно. К вечеру воскресенья хозяина-трудоголика становится жалко. На радостях, что таблетки в очередной раз помогли справиться с болью, я даже заглядываю в его кабинет. Открываю рот, чтобы сообщить о новой партии жареной картошки. И теряюсь.

— Я сейчас уезжаю, — сообщает Марк, застегивая пуговицы на рубашке.

— Деловой ужин в воскресенье? — Сама не знаю, зачем спрашиваю.

— Закажи себе в доставке какую-нибудь еду. Лучше полезную. Жареной картошкой легко можно заработать гастрит.

Он проходит мимо. Совсем близко и все же не касаясь, будто я прокаженная или могу испачкать.

— На вас заказывать? — срывается с губ еще один дурацкий вопрос, и я чуть не хватаю Шаталова за руку.

Глупо. Но внутри словно какой-то ежик топорщит иголки, и от острых уколов соображать совсем трудно.

— Нет. Меня не жди. Буду поздно.

После такого ответа точно нужно заткнуться, а еще лучше — быстренько рвануть в гостиную и спустить побольше денег на фуа-гра или еще какие-нибудь деликатесы.

Жаль, в вопросах, касающихся Шаталова, мой язык категорически не желает дружить с мозгом.

— Вы едете к ним?.. — бросаю в спину.

— Не понял. — Чудовище оборачивается ко мне всего на секунду.

На красивом лице ни одной эмоции. Взгляд — как у хирурга перед сложной операцией.

— Вы едете заниматься сексом со своими знакомыми? — произношу медленно, как слова из иностранного языка, который пока только учу.

— Девочка, не твое дело, — убивает Шаталов этим проклятым «девочка».

— Да... — спохватываюсь. — Куда мне?..

— Вот именно!

Кажется, я все еще смотрю ему в глаза, пытаюсь что-то рассмотреть. Но в реальности до меня доносится звук шагов и звон металла, похожий на звяканье ключей.

— Банковская карточка на журнальном столике в гостиной. Ключи на всякий случай оставил там же. Только не додумайся никуда уйти, — это последнее, что слышу от Шаталова.

После чего хлопок двери оставляет меня в полной тишине.

Наверное, отъезд Марка не так уж плох. Целый дом в