Катя после школы забежала к ней с домашкой. Тут-то она его и заметила. Он сразу заторопился, засобирался и испарился, но Крещенская успела хорошенько его рассмотреть. Действительно, блондинистый, крупноносый, не самый высокий, весь какой-то взъерошенный и, в общем-то, сомнительный. Катя не могла объяснить почему, но именно это слово ясно проявилось у нее в голове. И глаза какие-то тусклые и застывшие, почти не мигающие. Не совсем дорисованный природой персонаж – вроде все есть, а чего-то не хватает. И зачем-то в сером клетчатом доморощенном пальто, которое ну никак не вязалось с современной жизнью. Какое-то послевоенное, что ли, куцее, подвытертое, заворсившееся, словно с чужого плеча.

– Какой товарищ! – произнесла Катя, как только он хлопнул дверью, но прозвучали ее слова достаточно неопределенно и безэмоционально, просто ей захотелось, чтобы Ирка продолжила разговор сама.

– Он, знаешь, уже на третьем курсе! – И долгая пауза, словно Катя должна была восхититься его зрелостью и мудростью. – Красивый, правда? И зовут его волшебно – Гелий! Скажи, полный отпад?

– Ну да, вполне себе ничего чувак. Прямо ходячая таблица Менделеева. Только не забудь, что тебе еще пятнадцать. Он хоть об этом знает? – Катя не стала ждать ответа, это было, как говорила Лидка, «а пропо́», по-французски это значило «между делом», и достала из портфеля тетради, разложив их на заваленном камнями столе. – Давай по-быстрому домашку сделаем, там немного, а то я скоро должна буду уйти.

– Да сделаем, куда денемся! – Ирка даже слегка приуныла, что Катя обломала ей весь кайф и перевела разговор на уроки, вместо того чтобы еще повосхищаться ее хахалем. – Последнюю пластинку Далиды обещал притащить, представляешь?

– О, а на чем ты ее собираешься слушать? Или попроси ее на пару дней, тогда у нас покрутим. Как нога, кстати? Забыла спросить.

– Ковыляю понемногу, получше уже. В понедельник в школу пойду. – Ира продемонстрировала перевязанную ногу. – Чего там сегодня было-то?

– Контроша была по инглишу – легкотня!

– Ну это тебе легкотня, а я что-то не очень врубаюсь последнее время. То ли пропустила много, то ли мозги уже не варят… В общем, что говорить, когда говорить нечего!

– Да ладно, сейчас объясню, там все несложно!

Нож гуркхов

Все стремительно шло к выпускным. Дома у Кати начали серьезно задумываться, что девочке делать после школы, куда направиться. О медицинском никто уже не мечтал, неподъемное это оказалось дело. Даже если Катя успешно сдаст биологию и русский, то химия станет тем самым длиннющим минусом, который сразу и срежет все дальнейшие усилия, так она и заявила. Нет, нет и нет, все эти валентности, альдегиды, перекиси и формулы не лезли ни в какие ворота, а тем более в ее голову. Катя эти названия запомнить не могла, не то что объяснить. Из всей химии, возможно, справилась бы только с Менделеевым, и то скорее с его биографией, от него лично плавно перейдя к дочери Любови, супруге великого Александра Блока, и далее утонув в прекрасной поэзии Серебряного века. Но связь с медициной тут совершенно не прослеживалась, а если и да, то чересчур опосредованно. Медицина так и осталась в стороне.

– Может, МГИМО? – предложил, закурив, отец. – Языки – это твое, выучишь несколько, получишь прекрасное образование в целом, а потом сможешь заняться международной журналистикой. Или пойдешь в дипломатию. – Они с Аленой только что вернулись из Индии – сплошные впечатления, а не поездка, сказали. Роберт привез оттуда странный сувенир – необычный закругленный нож в потертом кожаном чехле, который подарили ему на одной из встреч.

– Там так необычно проходили мои выступления, – начал рассказывать отец, поигрывая пепельницей и раскручивая ее на столе, как карусель, но слегка, чтобы не улетучивался пепел. – Приехали в один город недалеко от Дели, как раз на литературную конференцию, и каждый член делегации должен был провести открытый вечер, почитать стихи, ответить на вопросы тех, кто пришел. Ну и представьте себе: жара, градусов 40 в тени, выжженная поляна, посреди какое-то могучее невиданное дерево, в тени которого сидит человек 30–40, все на земле, никаких стульев. И у меня почетное место у этого толстого, необъятного ствола, по которому ползают невиданные насекомые – подойти страшно. Со мной стоит переводчица. Система такая – сначала я читаю несколько строчек стихотворения, потом помощница переводит. Но продолжать читать дальше я сразу не могу, потому что зрители должны этот перевод усвоить, переварить и, что интересно, обсудить. Вот они сидят, слушают ее, кивают головами и начинают обмениваться между собой впечатлениями. И только когда они всласть накивались, я могу продолжать читать дальше. Это странное выступление растягивается очень на долгое время. За два часа я успел прочитать всего лишь три стихотворения. И вот вижу, встает один худой старик, в тюрбане, в длинной белой робе, подходит ко мне, пока все остальные обсуждают услышанное, демонстративно поднимает свою рубаху и достает из-за пояса нож. Все, думаю, что-то ему в моих стихах не понравилось, и до такой степени не понравилось, что сейчас просто возьмет меня и зарежет. И вот он приближается ко мне с каменным лицом и с ножом наперевес. Я замер. А он подходит и двумя руками, с поклоном вручает мне этот ножик со словами: «Я столько лет прожил, но никогда ни с кем не был так согласен, как сейчас с вами, иноземцем. Даже с женой так не соглашался. Какие прекрасные слова – “чем больше отдаешь людям, тем больше им становишься должен”, как это правильно, как честно и по существу. И как красиво и точно звучит – “карандаш спорит с бессонницей”, немногие так образно выражают свои мысли… Сколько мудрости в ваших мыслях, друг. – И вкладывает этот нож мне в руки. – Это нож моего деда, он был гуркхом, солдатом, одним из лучших. Память о нем. Вы чем-то с ним похожи, хоть вы молодой, а он был древний старик, когда оставил меня. Вы, как и он, думаете обо всех, а не о себе. Я решил отдать этот нож вам». – Роберт взял нож и вынул его из чехла. На чехле было еще два потайных кармашка, где были спрятаны маленькие, почти игрушечные остренькие ножички, точные копии родителя. – Я узнал про него, про этот нож. Называется смешно – кукри. Сами гуркхи свой нож обожествляют и приписывают ему самые необычные свойства, этот нож для них – талисман. И форма у него соколиного крыла, видите? – Нож действительно напоминал крыло птицы, изгиб был довольно крут и необычен для лезвия.

– А эти, маленькие? –