Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И все же мне кажется, Лонгинов все знал, – задумчиво сказала Глафира. – Именно поэтому и не доставил письмо адресату. Не хотел делать тайное явным, ведь если бы стало известно, что письмо дошло, слишком многие оказались бы посвящены.
– Возможно, Глафира Андреевна, возможно. Вы склонны к глубоким умозаключениям, и меня это несказанно радует, ибо в вашем лице я обрел умную помощницу.
– Не перехваливайте, Олег Петрович, ведь то, что именно Лонгинов был изначально выбран курьером, не доказано.
– Более того, – кивнув, подхватил Бартенев, – зная обстоятельства смерти Пушкина, я уверен, что такого поручения и даже просьбы он получить не мог.
– И что это значит? – спросила пытающаяся уловить нить разговора Мотя.
– Лонгинов состоял на службе у царской семьи, поэтому скандальным был сам факт обращения Пушкина к императрице, пусть и скончавшейся. Это ее компрометировало.
– Бог ты мой, да что такого-то? – возмутилась поборница справедливости. – Человек на смертном одре писал, ему Господь уже все простил!
Олег Петрович растерянно побарабанил по столу.
– Да, многое тут неясно. Однако так еще интереснее, и, главное, зацепки есть. Общеизвестно, что в судьбе Веры Молчальницы принимала деятельное участие Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, а она, между прочим, была камер-фрейлиной Елизаветы Алексеевны. Она вызволила Веру из тюрьмы и поселила в Сырковом монастыре. Было еще что-то, связанное с ней, но я уже не помню… Надо вернуться к ее биографии. И поможет нам в этом…
– Черт! – вдруг громко сказали в коридоре.
Все вздрогнули. В кухню ввалилось и шлепнулось посредине полубесчувственное тело трудяги Стасика. Мотя перекрестилась.
– Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног, – пробормотал Олег Петрович, подкатил к телу и осторожно коснулся его колесом кресла.
Стасик пошевелился, перевернулся на бочок и подложил под головушку сложенные ладошки.
«Сплошное умиление», – подумала Глафира.
– И что теперь с ним делать? – спросил Бартенев скорее самого себя.
– Может, пледом его укрыть? – предложила Глафира, осознавая тщетность попыток достучаться до Стасикова сознания.
– Еще чего! – вдруг веско заявила Мотя и поднялась во весь богатырский рост. – Нечего этому ендовочнику в чистом месте валяться.
В два больших шага она дошла до сладко посапывающего Стасика, взяла его за шкирку и легко поволокла прочь. Онемевшие от такого подхода к решению проблемы Глафира с Бартеневым двинулись за ней. Мотя дотащила тело до гостиной и, вздернув, свалила на диван.
– Авось не упадет, – сделала она вывод и пошла обратно, пробормотав совершенно незнакомое профессору слово: – Развисляй.
Глафира улыбнулась. «Славная Мотя, что бы люди без тебя делали?»
– Фирка, стой там и никуда не ходи! Я сама к тебе подъеду!
Глафира повертела головой, пытаясь определить, откуда несется трубный глас подруги. Оказалось, она стоит на другой стороне Невского и обращается к ней с расстояния шестидесяти метров плюс тротуары, машины и пешеходы. Помахав рукой, Ирка бросилась куда-то в сторону и исчезла. Глафира была уверена, что та рванула к переходу и направилась в ту же сторону, но тут прямо перед ней остановилась белая «Ауди» и в открытое окно заорали:
– Ну и куда ты поперлась? Я же сказала, стоять на месте и бояться!
Тетенька, шедшая навстречу Глафире, выпучила глаза и замерла по стойке «смирно».
– Да я не вам, женщина! Идите уже спокойно, куда шли!
Ирка распахнула перед удивленной ее эффектным появлением Глафирой дверцу и снова заголосила на всю улицу:
– Да залезай уже! Тут стоять нельзя!
Глафира неловко плюхнулась на переднее сиденье.
– Ну чё? Прокатимся? – довольная впечатлением, которое произвела на подругу, крикнула Ирка ей в ухо.
– Поехали быстрей, а то народ пугается. Думает, воздушную тревогу объявляют.
Ирка нажала на газ, «Ауди» недовольно фыркнула и двинулась с места.
– Видала мою красотулю?
– Видала. В лотерею выиграла?
– Тобик подарил на день варенья.
– Так он у тебя в ноябре.
– А ему вовсе не обязательно об этом знать.
– Ну ты даешь! – рассмеялась Глафира.
– Именно за это подарки и получаю! – хихикнула Ирка.
Глафира только головой покачала. Она вовсе не была ханжой и к цинизму подруги давно привыкла, но последнее время он зашкаливал.
– Поедем поедим чего-нибудь? У меня с утра во рту, кроме… короче, ничего хорошего не было!
– Давай в наше любимое!
Крутя рулем и матерясь, как заправский водила, Ирка развернулась через две сплошные и вырулила на Дворцовую набережную. Глафира вцепилась в ручку над дверцей.
– Ты сумасшедшая! Нас сейчас остановят!
– Да двойную поздно заметила! Я же только второй день на колесах! Пусть останавливают! Тобик заплатит, если что!
Глафира незаметно перекрестилась.
В кафе было совсем немного народу, и их столик, сидя за которым можно любоваться на Неву, оказался свободен. Они заказали по большой чашке раф-кофе с карамельным сиропом и по кусочку дивного сливочного тортика. Великий пост закончился, худеть Глафире было ни к чему, а Ирке совершенно бесполезно, ибо сколько бы килограммов она ни набрала, все меркло перед ее бюстом шестого размера. Грудь Ирка сделала на деньги прежнего ухажера и считала это лучшей инвестицией в свою внешность. Мотя прозвала ее титешницей и каждый раз, когда Ирка грудью вперед заплывала в квартиру, фыркала. Мотя очень боялась, что эта ветрогонка и Глашу собьет с верного пути.
– Фирка, мне надо с тобой посоветоваться, – с ходу начала Ирка. – Думаю сменить себе имя.
– Зачем? – искренне удивилась Глафира.
– Ну что у меня за имя – Ирка-дырка! Тобиас – человек солидный. Бизнесмен. К тому же почти иностранец. Я должна соответствовать. Посоветуй, что лучше: Ирма, Инга, Ия, Инесса или Изольда? Первую букву я решила сохранить, – пояснила она.
Глафира растерялась.
– Может, просто Ирэн? Ну, чтобы звучало как иностранное.
– Ирэн Геннадьевна? Странно как-то.
– Можно подумать, Изольда Геннадьевна лучше.
– Точно. Про отчество лучше совсем забыть. Нужно придумать второе имя. Например, Роуз. Инесса Роуз Петрякова.
Глафира прыснула. Ирка посмотрела с возмущением.
– Так и знала, что ты все испортишь!