Лена Карташова пришла в сестринскую за десять минут до начала смены, переоделась в больничную униформу и отправилась на пост. Светы Тюлькиной, которую она должна была сменить, на посту не было. Лена нашла ее в реанимации – Света меняла капельницу у нового больного. Тот лежал, не подавая признаков жизни, спеленатый бинтами, оплетенный трубками и проводами.

– Что с ним? – равнодушно спросила Лена, за три года работы в больнице она научилась спокойно воспринимать любые человеческие несчастья.

Если каждому больному сочувствовать, никаких нервов не хватит, они у нее не железные.

– Сегодня привезли, в метро под поезд упал. В коме. Еще удивительно, что жив. Но вряд ли выкарабкается. Его так искалечило – вообще непонятно, как сумели до нас довезти.

Заметив прочерк на месте имени, Лена удивленно взглянула на Тюлькину.

Та ответила на незаданный вопрос:

– Да, документов при нем не было, так что ничего не знаем – кто такой, как зовут. Да и зачем – ясно, что недолго ему осталось. Хотя родственники, наверное, искать будут…

«Не мои проблемы», – подумала Лена.

Света закончила работу, переоделась и ушла.

Карташова обошла отделение.

Больные спали, только старик в шестой палате смотрел больными запавшими глазами, при появлении сестры что-то забормотал, поднялся на локте.

– Спите, спите! – Лена поправила сбившееся одеяло и вернулась на пост.

Проверила мониторы, достала из стола книжку в ярком глянцевом переплете и начала читать.

Наступила тяжелая, вязкая больничная ночная тишина, нарушаемая только негромким гудением люминесцентных ламп да тяжелым дыханием, доносящимся из первой палаты.

Через час строчки стали расплываться перед глазами, двоиться.

Лена встала, прошлась, чтобы отогнать сон.

Вдруг дверь отделения с негромким скрипом приоткрылась.

Лена повернулась и увидела в дверях сутулого человека в белом несвежем халате, накинутом поверх куртки. На голове у незнакомца был темный капюшон, из-под которого пристально смотрели странные белесые глаза.

– Вы кто? – удивленно, негромко спросила Карташова, стараясь не спугнуть тишину. – Вы зачем?

– Помогите, сестричка! – едва слышно прошелестел голос из-под капюшона – и незнакомец покачнулся, схватился за притолоку, чтобы не упасть. – Помогите, мне плохо…

Лена шагнула навстречу, поддержала незнакомца за локоть, заглянула под капюшон – но не разглядела ничего, кроме тускло светящихся белесых глаз. А незнакомец неожиданно схватил ее за руку. Его руки были холодными и твердыми, как железо.

– Вы что? Вы почему? – забормотала Лена, пытаясь высвободиться – и вдруг почувствовала укол в предплечье и только после этого увидела в руке незнакомца одноразовый шприц.

– Что… – ахнула девушка, но не успела договорить – в глазах у нее потемнело, больничный коридор поплыл и растаял в глухой пульсирующей темноте.

Человек в капюшоне подхватил ее под руки, не дав упасть, доволок до поста, осторожно усадил на стул, опустил лицом на раскрытую книгу. Теперь со стороны казалось, что дежурная медсестра просто заснула за чтением.

Взглянув на нее со стороны, человек в капюшоне сорвал со стены листок, где были отмечены номера палат и имена пациентов. Найдя среди них прочерк на месте фамилии, удовлетворенно кивнул и направился вперед по коридору.

В палате реанимации увидел безжизненное тело – бинты, трубки, провода. Склонился над ним.

Глаза пациента были закрыты.

Рядом с кроватью ритмично работал включенный в сеть громоздкий механизм – прибор искусственного дыхания. По голубоватому экрану пробегала светящаяся синусоида, показывая, что человек на кровати пока еще жив.

– Думаешь, ушел от меня? – прошипел человек в капюшоне. – Думаешь, я тебя не достану? Пока ты жив, ты нигде от меня не скроешься! Нигде – даже в коме!

Он склонился еще ниже и забормотал какие-то непонятные слова, бессмысленные, но пронизанные странным, завораживающим, музыкальным ритмом.

По телу больного пробежала крупная дрожь, веки его затрепетали, раздался едва слышный стон.

Человек в капюшоне отстранился, достал из кармана крошечную серебряную коробочку вроде табакерки, на крышке которой были выгравированы иероглифы. Открыл табакерку, высыпал из нее на ладонь щепотку серебристого порошка, дунул на ладонь, чтобы порошок разлетелся по комнате. В палате запахло чем-то незнакомым, чем-то пряным и волнующим, как южная ночь.

По безжизненному телу пробежала новая волна дрожи, бледные губы чуть заметно пошевелились.

Человек в капюшоне снова забормотал свои заклинания – и веки пациента дрогнули и открылись. Глаза его были пустыми и темными, как два колодца.

Человек в капюшоне наклонился еще ниже, его белесые глаза пристально уставились в темные глаза больного, словно пытаясь выпить их, вытянуть из них остатки жизни.

– Ты не спрячешься от меня! – шептал человек в капюшоне. – Я увижу то, что видел ты! Я узнаю, куда ты их дел!

И действительно, он словно погрузился в темные глаза умирающего, в два бездонных колодца – и увидел там, в самой глубине, переполненный вагон метро, увидел женское лицо – усталое, измученное, с выражением привычной горечи и отсутствия надежды на лучшее. По щеке женщины текла слеза, оставляя неровную дорожку. Потом картинка немного сместилась, в кадре появилось другое лицо – но куда более ухоженное, более уверенное в себе, хотя и на нем было выражение озабоченности. Но представить эту женщину плачущей в метро было невозможно.

И снова смена кадра.

Еще одно женское лицо: ни следа косметики, только погружение в себя и задумчивость. И ранние морщинки вокруг глаз, видные даже из-под очков в простой оправе.

И еще одно, наоборот, слишком сильно накрашенное, разноцветные, давно не мытые волосы…

Человек в капюшоне выпрямился, провел рукой по глазам.

Он запомнил все четыре лица, запомнил навсегда, как будто записал их на жесткий диск своей памяти. Теперь этот жалкий полутруп был ему больше не нужен.

Он протянул руку и выдернул провод из розетки.

Прибор искусственного дыхания напоследок мучительно всхлипнул, как будто оплакивая оборвавшуюся жизнь, и остановился. Светящаяся кривая на экране монитора превратилась в прямую линию. В палате наступила тишина.

В ватной темноте беспамятства проступило какое-то пятно.

Нет, это было не пятно, это был звук – тревожный, беспокойный, навязчивый.

Лена Карташова с трудом оторвала голову от стола и удивленно огляделась.

Она заснула на посту? Такое уже бывало, и не раз – попробуй бодрствовать целую ночь напролет.

Она пришла в себя и осознала, что звук, который ее разбудил, – сигнал на пульте, показывающий, что больной в реанимации перестал подавать признаки жизни.