Со стоном привстаю на цыпочки, обхватываю колючие щеки ладонями и целую Сергея в ответ. Его юркий шелковистый язык выделывает с моим что-то совершенно непристойное — ну и ладно, никто же не видит. А Бекетов хоть и дурачок, но тут он явно на своей территории и знает, что делает. Отдаюсь на волю чувств, удивляясь тому, как заводит потеря контроля. Чувствую, как блаженство затапливает меня от макушки до пяток. Ладони перемещаются на его рельефную грудь. Бекетов явно взялся не из моих сексуальных фантазий, но… Боже, надо признать, с фантазией у меня всегда было туго. Зато теперь вон как! Становится даже понятно, почему все стриптизеры — качки. В этом определенно что-то есть. Глядишь, если так продолжится, я соглашусь и с тем, что размер члена гораздо важнее размера мозга. А это весьма скандальное и смелое открытие для такой недотроги, как я.

Как-то так получается, что мы с Сергеем сползаем по стенке на пол. В себя прихожу, сидя на нем верхом с расстегнутой на груди рубашкой.

— Двойка? Или троечка? — шепчет Бекетов, касаясь большими пальцами сосков.

— А?

— Размер какой, спрашиваю?

Выходит, не меня одну волнуют размеры.

— А у тебя? — сощуриваюсь.

— Девушка! Зачем же так хамить? — смеется гад, и я ему вторю. Правда, отголоском истерики смех тут же сменяет плач.

— Извини. Не знаю, что со мной.

Соскребаю свою поплывшую тушку с его колен и принимаюсь поправлять сбившуюся одежду.

— Тебе не за что извиняться. Я польщен.

— Да? И чем же? — настороженно бурчу я.

— Тем, что ты позволила мне увидеть свою уязвимость. Как ни крути, это — высшая степень доверия.

«Польщен», «уязвимость» — он что, сегодня на ночь читал толковый словарь?

— Доверие-то тут при чем?

— Человек, которому с детства не позволялось ни злиться, ни уставать, ни проявлять слабость, обычно срывается на самых близких. Его крик, или плач, или отвратительное поведение — это всегда сигнал. «Эй, бро, мне плохо! Я не вывожу». Чем громче крик или ярче срыв — тем тебе хуже. Мне льстит, что тебя сорвало на меня. Значит, мне ты доверяешь больше, чем другим.

А после толкового словаря, очевидно, речь дошла до книг по психологии.

— Не придумывай то, чего нет. Я кричала на виновника всех своих бед. Ни больше ни меньше.

— Твои беды не от меня. Я лишь катализатор. Что там у тебя за ситуация с мамой?

— Долго рассказывать.

— Так я никуда не спешу.

— Везет. А у меня полно работы.

И тут происходит что-то невероятное. Бекетов краснеет. Как будто мой намек на то, что он — бездельник, попадает глубже, чем я планировала.

— Я вообще-то тоже планировал сегодня быть на тренировке. И если бы не ты…

— Я?!

— Ну, ладно. Не ты. Вот это все, — дергает головой в сторону двери.

— Разве я просила тебя о помощи? — возмущенно подпираю бока.

— Нет. Но я не мог это все так оставить, зная…

— … что это все благодаря тебе!

— С этим утверждением можно поспорить, но я не буду.

— Потому что я права. Ты творишь всякую дичь, не думая о последствиях. Сначала какого-то черта представляешь меня своей невестой, а потом у себя же в профиле постишь фотки с какой-то малолеткой.

— Она не малолетка, — сощуривается Бекетов.

— Да что ты? А сколько ей? Двадцать? Двадцать два? Нет, ты не подумай, я все понимаю…

— Что ты понимаешь?

— С малолетками тебе самое то, наверное. Женщины постарше умнее.

— И что? — багровеет.

— С ними надо напрягаться сильней. Да и кризис среднего возраста опять же…

— У меня?!

— А что — нет? Обычно зрелому мужику самка помоложе нужна исключительно для того, чтобы самому себе доказать, дескать, я еще о-го-го. А… Постой. До этого ты, видно, еще не дочитал?

— Что не дочитал? — цедит Сергей.

— Ну, свою книгу по психологии.

— Все имеющиеся книги по психологии я прочел еще в университете.

— Ты учился в университете? — удивленно распахиваю глаза.

— Представь себе! — рявкает Бекетов в ответ. — Как бы иначе меня допустили к работе с детьми?! А вообще, конечно, занятно, как ты собственные комплексы проецируешь на меня.

— У меня нет комплексов!

— Ну да. Да ты просто приревновала меня к той малолетке!

— Так, значит, ты все-таки согласен, что она малолетка? — торжествующе подбираюсь, а Бекетов, будто не зная лучшего способа прекратить спор, снова затыкает мне рот поцелуем. Дурак. Отвечая ему со всем накопившимся во мне пылом, не забываю и о его словах. Неужто я и впрямь его ревновала? Да нет. Зачем? Он ничего мне не обещал. Просто в моей голове никак не укладывалось, как он мог сначала меня на свидание звать, а потом так быстро переключиться на другую. И все…

— Детка, или пойдем уже отмывать эти стены… Или я прямо сейчас тебя трахну.

— М-м-м, — мычу ему в рот, обвивая ноги вокруг его поясницы.

— И что здесь происходит, позвольте спросить? Сара!

И куда только мое желанье девается! Я стыну, повисаю на Бекетове мороженым осьминогом, не в силах соскрести свою тушку на пол.

— Добрый день. Детка, представишь нас? — усмехается чемпион, гладя губами мои всклоченные волосы.

— Не нуждаюсь. Все, что требовалось, я о вас узнала и так. Сара, проводи этого… господина.

Мать просто сочится презрением. Сергей в ответ, естественно, весь подбирается. Но, к счастью, никуда от меня не отходит. А мне только это и нужно — его поддержка. Во мне зреет абсолютно детский, тут ни к какому психологу ходить не надо, протест. Я столько лет была паинькой, что сейчас из меня рвутся черти. И я отчетливо осознаю, что их непременно нужно подкормить каким-нибудь трешачком, пока они меня саму не сожрали.

— Мама, познакомься. Это — Сережа. Мой жених.

Надо отдать ему должное. На лице стероидного «господина» не дрогнул ни один мускул.

— Как жених? — хватается за сердце маман. — Ты же утверждала, будто его не знаешь!

— Ну-у-у, с тех пор много воды утекло. Мы влюбились буквально с первого взгляда, правда, Сереж?

Бекетов бросает на меня короткий взгляд из-подо лба. Что? Не нравится? Побудь в моей шкуре, милый. Мне тоже не все, что ты делаешь, по душе. Хотя, конечно, втянув в происходящее мать, я явно перещеголяла качка.

— Не знаю, как насчет любви, но хочу я тебя зверски.

Моя ж ты лапочка! Смотрю на него со смесью ужаса и восторга. Маман, конечно, в шоке. Может, даже в большем шоке, чем я добивалась своим отчаянным детским протестом.

— Эм… Ну с этим мы потом разберемся,