Взглянув на пустую кружку, старик поднялся со стула, подошел к печи. Взял с припечка чайник, налил кипятка в кружку, добавил заварки и сахара. Снова сел и начал медленно помешивать чай ложкой, не глядя на ученика.

— Мир совсем не такой, как вы думаете, — холодно процедил Кузнечик. — Добро, созвучие — все это пустой лепет. Прав тот, кто сильнее. Сильный ест слабого, и никто никогда этого не изменит. Любви, дружбы — не существует. Почему вы учили меня — из-за любви, из-за участия? Нет, вы сами признались, что хотели переделать меня, причем исключительно из каких-то собственных побуждений. А почему я учился именно у вас — из любви, из-за каких-то высших идеалов? Чушь! Просто вы знали то, чего мне не мог дать никто другой. Поэтому я почти год сижу в этой богом забытой дыре, вытягивая из вас ваши тайны. Мои цели — вот главное, что меня интересует. Тот, кто помогает мне на этом пути — друг. Кто мешает — враг.

— И кем становится друг, если он больше не нужен? — поинтересовался старик, отхлебнув чаю.

— Никем, — ответил Кузнечик. — Он мне безразличен. Могу заверить, — тут парень почему-то усмехнулся, — что вам мое безразличие не грозит.

— Спасибо и на этом, — кивнул старый учитель. Кузнечик налил в кружку чаю, добавил сахара. Помешивая чай ложкой, задумчиво посмотрел на старика.

— Вы собирались завтра на охоту?

— Да, — согласился старик. — К утру метель утихнет. Хочешь сходить со мной?

— Нет, — покачал головой Кузнечик и встал из-за стола. — Меня не интересует охота на зайцев. Я предпочитаю дичь покрупнее… — Он прошел к шкафу и достал из него ружье, затем снял с гвоздя патронташ.

— Которые с картечью?

Кузнечик вытянул из патронташа патрон, «переломил» ружье и вставил патрон в патронник. Затем бросил патронташ на пол и повернулся к старику. Губы юноши изогнулись в улыбке.

— Я ведь сказал, что тебе не грозит мое безразличие, верно? — Кузнечик снял оружие с предохранителя. — И знаешь, почему? Потому что ты для меня опасен. — Он направил дуло на старика.

— И ты сможешь это сделать? — поинтересовался тот и вновь отхлебнул чаю. Его взгляд был все так же спокоен.

— Ты для меня ничем не лучше того петуха. Все, что мне было нужно, я у тебя взял, — Кузнечик неприязненно усмехнулся. — Хочешь, открою тебе одну тайну? Все эти месяцы ты считал меня своим учеником. На деле же я учусь совсем у другого Человека.

— В самом деле? — Старик удивленно приподнял брови. — А я-то все гадаю, кто научил тебя всем этим глупостям?

— Ты зря смеешься… — Парень зло прищурился. — Может быть, я бы и оставил тебя в покое, но не хочу, чтобы ты научил всем этим штучкам кого-то еще. Как любят сейчас говорить — ничего личного. Только бизнес. — Зло усмехнувшись, он приподнял ружье и спустил курок.

Послышался щелчок.

— Попробуй еще раз, — посоветовал старик, отхлебнув чаю.

— Старый козел! — прошипел Кузнечик. Переломив ружье, вставил новый патрон, снова прицелился и выжал курок. Опять раздался щелчок.

— Может, патроны отсырели? — предположил старик и потянулся к вазе с печеньем. — Ты ведь так не любишь топить печь.

Губы Кузнечика сложились в узкую полоску. Он в третий раз перезарядил ружье, прицелился. Опять осечка. Парень выругался.

— Не стреляет? — посочувствовал старик. — А знаешь, почему? — Учитель сунул в рот печенье, прожевал. Запил чаем. — Потому что даже у такого старого козла, как я, в запасе всегда отыщется парочка хитростей. Как раз на такой случай. — Он демонстративно улыбнулся.

— Старый маразматик! — Кузнечик шагнул к деду, замахнулся прикладом — и… отлетел прочь, отброшенный неведомой силой. Больно стукнулся о шкаф, выронил ружье и сполз на пол. Старик так же спокойно продолжал пить чай.

— Ты ведь сказал, что научил меня всему?! — с пола произнес Кузнечик.

— Я тебя обманул, — отозвался старик. — Вспомни, ты сам не раз говорил, что в этом мире никому нельзя верить. А теперь уходи. Ты мне больше не нужен.

Кузнечик поднялся с пола, подобрал ружье и патронташ. Спрятал их обратно в шкаф.

— На улице метель. — Он исподлобья взглянул на старика. — К тому же уже темно. Не выгонишь же ты меня ночью?

— С чего бы мне тебя жалеть? — поинтересовался старик. — Ведь таких понятий, как жалость и сострадание, не существует, верно? — Он едва заметно усмехнулся. — Но так и быть, позволю тебе остаться до утра. Как только рассветет, ты уйдешь.

— Хорошо, — покорно кивнул Кузнечик.

Стрелка настенных часов уже давно перевалила за полночь. На улице все так же мела метель. Старик спал. Кузнечик лежал с открытыми глазами, прислушивался к его храпу. Спит или притворяется?

Вот старик перестал храпеть, заворочался, несколько минут было очень тихо. Затем вновь послышался тихий храп. Парень приподнялся, осторожно прошел к печи. Открыл дверцу, его лицо осветилось красноватым светом догорающих дров. Взяв несколько поленьев, он кинул их в печь, снова взглянул на старика — тот продолжал храпеть. Рука Кузнечика сама нашла рукоять стоявшей у стены тяжелой кованой кочерги.

Он подходил к старику осторожно, на цыпочках, каждую секунду ожидая какого-то подвоха. Вот и голова учителя с редким ежиком поседевших волос. Глубоко вздохнув, Кузнечик взмахнул кочергой.

Бил он сильно, сплеча. Раз, другой, третий. Затем еще и еще. Старик даже не вскрикнул.

— Вот так вот… — зло прошипел Кузнечик, крепко сжимая окровавленную кочергу. — Никто не может стоять у меня на пути… Никто…

Вернув кочергу на место, он подошел к столу и зажег керосиновую лампу. Потом закрыл дверцу печки — свет горящих дров больше был не нужен. Взглянул на старика — тот не шевелился. Из разбитого затылка учителя на подушку стекали струйки крови.

Дальше Кузнечик действовал быстро и уверенно. Сначала он отыскал на полочке свечу. Потом накинул на плечи фуфайку, надел шапку. Сунув ноги в валенки, вышел в сени и выскользнул за дверь.

Вернулся он через несколько минут с канистрой в руках. Снял шапку и фуфайку, скинул валенки, поставил канистру чуть в стороне от стола, взял нож, огляделся. Затем отхватил кусок от протянутой рядом с печью веревки — на ней обычно сушили одежду. Взял спички, зажег свечу, накапал воска на стол. Прилепив свечу, потушил ее. Проверил, хорошо ли она держится. После чего открыл канистру и опустил в нее шнур. Вытянул, опустил другим концом. Запахло бензином.

Снова вынув веревку из канистры, Кузнечик воткнул в столешницу, сантиметрах в тридцати дальше свечи, нож. Привязал конец пропитанного бензином шнура к рукояти. Второй конец опустил на пол, при этом бечевка касалась свечи чуть выше ее основания. Отставив подальше канистру, парень подошел к умывальнику, вымыл руки. Затем быстро оделся: натянул на себя куртку, брюки. Обулся в теплые зимние сапожки. Собрал в сумку вещи. Проверил, не забыл ли чего-то, вынес сумку в сени. Затем вернулся, взял спички и аккуратно поджег свечу. Убедившись, что все нормально и пропитанный бензином шнур не загорелся раньше времени, придвинул канистру к столу и опустил свисающий конец шнура в горловину. Подумав немного, погасил керосиновую лампу — ее свет могли увидеть с улицы. После чего вышел из комнаты и притворил за собой дверь. Пару минут постоял в сенях, вспоминая, все ли сделал правильно. Свеча будет гореть несколько часов. Затем огонь дойдет до шнура, пламя по нему перекинется на канистру с бензином. Вспыхнувший пожар не оставит следов — вряд ли в глухой деревеньке кто-то станет вести расследование. Мало ли домов горит холодными зимними ночами?