Юрка пришёл глубокой ночью. Подсознательно я ждала его все это время. Коридоры клиники были пусты и тихи — частная, с отдельными палатами и идеальной звукоизоляцией она казалась мне нежилой. Но дверь в мою палату была приоткрыта — я сама медсестру попросила, и шаги Юрки я услышала издалека, и угадала даже, что это он.

— Как ты, ёжик? — спросил он входя в палату.

Я улыбнулась. Вот знаю головой, что ни к чему мои встречи с ним, только рефлексировать потом неделю, да поди объясни это сердцу или бабочкам в животе. Хотя строго неверно — теперь в животе не бабочки, а зародыши. Впрочем, когда Юрка взял меня за руку выяснилось, что бабочки и зародыши неплохо сосуществуют рядышком.

— Хорошо, — ответила я.

И не соврала даже — теперь и правда казалось, что хорошо. А главное — правильно.

— Сумасшедшая, — вздохнул Юрка.

Погладил мою руку, эта ласка была отнюдь не интимной, но внутри все затрепетало, поди ж ты. Сразу вспомнила, что рубашка на мне нелепая, полное отсутствие нижнего белья, пусть и скрытое тёплым — никак не могла отогреться, — одеялом. Самое страшное — из моего мочевого пузыря идёт катетер. К счастью не страшно-баночный, как в советских больницах, но есть же, я знаю! Хотя какое это все имеет значение, если я лежу и беременею, и даже, возможно, тройней… А потом я про все это забываю — Юрка пододвигает к постели Юлькино кресло, опускается на него, и просто… утыкается лбом в мою ладонь. И как-то органично все, словно так и должно быть. И мне хочется забрать себе часть его печалей, забот, усталости, но все, что я могу — постараться дать жизнь его семени. Немало, если подумать, а все кажется, что недостаточно…

— Я назвала его Ванькой, — говорю я не поясняя, но он сразу понял. — Ты первый, кто это узнал. Я никому не говорила, но никто и не спрашивал…



— Ванька… — покатал я на языке. — Замечательное имя.

Глупость, опять же, сказал. Наверное Владку меньше всего волнует, нравится ли мне имя её погибшего сына. А она улыбнулась, светло так, хоть и печально. Влада сказала мне то, чего не говорила ещё никому, а я ей глупость. И внезапно я понял, что на такую сокровееность нужно отвечать сокровенностью же. Тем, о чем не говорим даже с Юлей. Эта тема табу, хотя в последние годы она невыносимо меня мучила.

— Помнишь, — после недолгого молчания решился я. — Я говорил тебе, что мы с Юлей на полгода расстались? Ну, вот… Не повторяй ей моих слов, эта тема под запретом, вплоть до того, что мои попытки обсудить её вызывают у Юльки истерику. А молчаливая истерика это страшно…

— Ну же, — потропила меня Владка. Она всегда была более нетерпеливой, несдержанной, по сравнению с сестрой. Более живой.

— Ты знаешь, что мы вместе много лет. Вышло так, что мы нашли друг друга очень рано. И я… был счастлив. То, что у нас будут дети мы знали сразу, но не торопились — по молодости кажется, что вся жизнь впереди, что все непременно получится. Беременность получилась случайной. Ребёнок просто решил, что ему нужно появиться на свет несмотря на то, что мы предохранялись. Юлька… она сияла. Знаешь, изнутри словно излучала мягкий свет. Я был не готов, наверное… Нет, об аборте даже и речи не было, мы были сильны, здоровы, обеспечены материально, я сказал, что рад этому ребёнку. Но я тогда раскручивал новый бизнес, вложил в него почти все деньги, влез в долги… Ноты сомнения Юлька уловила и обиделась.

— Что же дальше?

Я улыбнулся. Помедлил. Непросто… выставлять себя не с самой красивой стороны, открывать душу, и попросту говоря — выметать сор из избы.

— У моих родителей была очередная годовщина свадьбы, не скажу даже, какая — сам в них путаюсь. Они собирали гостей, а у меня горела сделка. Юлька без меня отказывалась ехать, для неё свято мнение чужих людей, и все должны были видеть нас любящей, а главное — идеальной парой. Я вернулся достаточно поздно. Нужно было вызвать такси… или просто не ехать. Поверь, я перекрутил в голове сотни сценариев развития того вечера. А в итоге… мы попали в аварию. Я не был виноват, но это меня не оправдывает. Я не спал толком несколько суток, не успел отреагировать, мне не нужно было садиться за руль… На мне ни царапины. Автомобиль виновника происшествия въехал в нас аккурат со стороны Юльки. Если бы она села сзади… опять вариации. Ребёнка она потеряла. Восемнадцать недель. Девочка. У неё уже все было, и ручки, и ножки, и даже волосы на голове… Светлые.

В палате совсем тихо, дверь в коридор я закрыл, тишина почти идеальная. Невыносимо тяжёлая. Теперь Владка гладит мои пальцы. И я жалею, что рассказал, но тем не менее продолжаю говорить.

— Вот мой крест. То, что я несу, ни с кем об этом не говорю. Суеверная Юлька никому о беременности не рассказала, живот только начал округляться, свободные блузки её спасали. Поэтому и о том, что ребёнка больше нет никто не узнал, даже мои родители. Только я, врачи скорой помощи, пара случайных зевак и тот водитель, который рыдал от ужаса, глядя, как по светлой Юлиной юбке расплывается кровавое пятно.

— Я… сочувствую, Юр.

— Не стоит… вот чего тебе нужно меньше всего сейчас, так это чужая скорбь. Мне не нужно было говорить тебе это. Я совру, если скажу, что успел полюбить малышку. Но я любил Юльку. И то, что чувствовала она выворачивало меня наизнанку.

Я жалел о своих словах и одновременно радовался им. Трагедия наложившая отечаток на нашу жизнь никуда не делась, всегда будет в моей памяти, груом на моей совести, но словно легче стало. Мы и правда не говорили б этом с Юлей. Ни тогда, ни сейчас, хотя я и чувствовал острую в этом необходимость. Раньше. Сейчас… наверное, переварил уже.

— Как думаешь, — вдруг сказала Влада, вырывая меня из пучины тягостных воспоминаний. — Из этой затеи что-то выйдет?

Взяла мою руку, и вдруг… положила себе на живот. В последние дни я допускал много эм… нехороших мыслей в отношении младшей сестры жены, но знал, что все это только в моей голове. А тут моя рука на её животе, плоском совсем. И осознание этого обжигает. Хочется отбросить одеяло, скользить ладонью ниже и… Остановись, Юра. Этого никогда не будет. И вообще, как ты можешь думать об этом сегодня, после процедуры оплодотворения… Но руку не убрал. Пусть лежит. Возможно там — мой ребёнок. И осознание этого жжет не меньше.

— Я не знаю… Если он родится, я буду его любить.

— Уверена, — улыбнулась Владка. — Ты будешь лучшим в мире папой. А Юлька мамой. Юлька, она хорошая… просто такая вот, особенная.

Те ми же почти словами, что защищала свою суку бабку. Мне вдруг горько становится, что эта девчонка ещё по сути, почти беременная, а возможно и не почти, лежит в этой больничной рубашке и защищает мою же жену.

— Не нужно её оправдывать, — сухо попросил я. — Никто её ни в чем не обвиняет, тем более я. Какими бы не были наши обиды, наши отношения мы… сами разберёмся.

В глазах Владки заблестели слезы. Блядь, какого хрена я такой идиот? И как теперь сгладить?