Нищий в лохмотьях, издававших удивительное зловоние, сжимался в комок, пытаясь укрыться от пронизывающих порывов в пустующей нише.

– Эй, приятель, – окликнула его Лавиния. – Тебя тут сдует!

– Тебе-то что? – буркнул тот себе под нос.

– Держи, этого должно хватить на пару стаканов грога и ночлег, – она вложила ему в ладонь несколько монет.

Легко взбежав по ступеням, женщина скрылась за высокой входной дверью и не увидела, что нищий вскочил и недобро посмотрел ей вслед.

– А вам, синьора, что здесь понадобилось? – пробормотал он, свернул за угол здания театра и скрылся в тёмном проулке.

Синьор Кавальери нашёлся не сразу. Его только что, всего двадцать минут тому, видели с цветами в гримёрке премьерши, которая сегодня будет петь Золушку. Ах, нет, пятнадцать минут назад синьор суперинтендант проверял работу декораторов! И снова нет – вот сей момент он был в костюмерном цехе…

Наконец Лавинии это надоело, она поймала за рукав одного из капельдинеров и спросила:

– Что случилось? Что вы все носитесь, словно вас барабао[8] покусал?

– А? – седой мужчина в бордовой куртке с позументами поднял на неё замученный взгляд. – Простите, синьора, сегодня такой день! Сама синьора Ригетти будет петь!

– Это хорошо или плохо?

– Ну-у… Я слушал её в «Лючии ди Ламермур», когда только поступил сюда на службу, тогда она пела божественно!

– И это было лет сто назад, – вздохнула Лавиния. – Понятно. Послушайте, синьор…

– Каррани, Джузеппе Каррани.

– Синьор Каррани. Мне нужно поговорить с суперинтендантом. Я понимаю, что он очень занят, но это необходимо. По делам Службы магической безопасности, – и она предъявила светящийся символ на своём запястье. – Я буду ждать в его кабинете.

– Понял, – кивнул капельдинер и испарился.

Кабинет суперинтенданта за прошедшие сутки стал ещё более захламлённым, хотя в прошлый раз госпоже Редфилд показалось, что предел достигнут. Она нацелилась было на один из стульев, на котором лежала самая маленькая стопка бумаги, потом махнула рукой и создала себе воздушное кресло. Села в него, вытащила из пространственного кармана кристалл с записью разговора с Оттоленги и сжала его грани, чтобы прослушать ещё раз.

Кавальери появился довольно быстро, минут через десять, вид имел бодрый и деятельный.

– Синьора коммандер! – вскричал он. – Рад вас видеть, душевно рад!

Синьора коммандер только брови вздёрнула, удивляясь такому восторгу. А суперинтендант не унимался:

– Я как раз собирался с вами связаться!

– А что такое?

– Ну как же, на сегодняшний спектакль я оставил вам места в ложе правителя! Но, синьора коммандер… – тут Кавальери замялся. – Может быть, вы согласитесь перенести просмотр на завтра? Завтра мы даём «Волшебную флейту», дивная, дивная музыка!

– Хм… А может быть, я захочу придти и сегодня, и завтра? – забавляясь, поинтересовалась Лавиния.

Оперу она не слишком любила, да и посещала в последний раз давным-давно, лет восемьдесят назад.

– Да-да, разумеется, конечно… но вот сегодня…

– Так в чём дело, синьор? – спросила она строго.

Суперинтендант горестно махнул рукой.

– Сегодня Золушку будет петь Джельтруда Ригетти.

– И что?

– Понимаете, у неё было восхитительное, волшебное меццо-сопрано! Но с тех пор прошло уже много лет, и сейчас это звучит… плохо. Очень плохо. Как шёпотом сказал один из клакёров[9], «так поёт кошка, когда ей больно».

– Так зачем же вы её приглашаете выступать?

– Ах, синьора коммандер, у меня нет возможности ей отказать! Джельтруда – совладелица «Ла Фениче», понимаете?

– Понимаю… А кто второй владелец?

Кавальери пожал плечами.

– Этого никто, кроме синьоры Ригетти, не знает. Нет, Джельтруда не злоупотребляет своей властью, обычно она выступает раз в году, в свой день рождения, восемнадцатого мая. И я всегда на этот день ставлю «Золушку», её любимую партию, с которой она дебютировала когда-то. Зал заполняют её друзья и знакомые, ну, или я нанимаю клакёров на пустые места. Всё проходит чинно и по правилам. А тут… Вдруг сегодня утром в окно влетает магвестник… – и он вздохнул так горестно, словно вместе с требованием престарелой певицы получил уведомление об увольнении.

– Ну что же, спасибо за предупреждение, синьор суперинтендант. Значит, завтра вы оставляете мне два места на «Волшебную флейту», а сегодня сажаете в ложу… как вы сказали, клакёров? Отлично. И попрошу вас предупредить синьору Ригетти, что завтра-послезавтра я, возможно, хотела бы с ней поговорить.

– Да, госпожа коммандер.

– Теперь о том, зачем я вас искала. Вот, возьмите, – на протянутой суперинтенданту ладони лежал амулет, большой, чуть голубоватый прозрачный камень в оправе из прихотливо сплетённых золота, серебра и меди.

– Зачем?

– Для защиты. Если вам подсыплют яд в кофе, он начнёт пульсировать. Если в вас выстрелят – создаст щит. Если поскользнётесь и упадёте в канал – будет держать на поверхности, пока кто-нибудь не вытащит. Понятно? Повредить амулет невозможно, вернёте его мне, когда скажу. А пока я бы хотела ещё поработать с дневниками ваших предшественников, с самыми ранними.

Получив от суперинтенданта тетрадь, она раскрыла её посередине и с трудом удержалась от ругательства: записи были сделаны прекрасным, легко читающимся почерком, но на малопонятном языке…

– Извините, – развёл руками Кавальери. – Мои предшественники до конца двадцатого века писали на венетском, такая традиция. Её поломал синьор Олафсен, который, по понятным причинам, венетского не знал.

– И что, писал на норвейском? – с любопытством спросила Лавиния.

– Нет, перешёл на всеобщий, но зато наложил заклинание, запрещающее копирование.

– Ладно, что поделать. Буду переводить по ходу дела…

– Вы знаете наш язык?

– Нет, – буркнула она. – Зато знаю заклинание, после которого будет болеть голова…

– Понятно. Ну, если это вас порадует, то всё, с момента основания театра и вплоть до тысяча девятьсот девяносто шестого года вы можете взять с собой. И скопировать, если пожелаете.

– Ха! Это меняет дело! – госпожа Редфилд сложила шесть толстых тетрадей в стопку и поморщилась: много. Даже для её пространственного кармана. – А вот кстати, скажите мне – каким образом происходит смена суперинтенданта? Вот, предположим, вы решили уйти на покой, купить домик на берегу моря и выращивать кабачки… Как найдут вам замену?

Синьор Кавальери грустно улыбнулся:

– Не поверите, за почти четыреста лет истории «Ла Фениче» ни один из суперинтендантов этого не сделал.

– Как так?

– Не получалось. Боттакья, которого я сменил на этом посту, умер в своём кабинете от инфаркта, когда узнал, что один из теноров поставил условием своего выступления расторжение контракта с другим певцом.

– И что? Неужели без этого певца спектакль бы не состоялся?

– Да в том-то и беда, что состоялся бы, никому он особо не был нужен. Но вот его жена… В тот момент она была одной из самых востребованных и знаменитых