бы я так же сейчас или нет. Начался август, театр был закрыт, так что я уехала от жары в Форно-ди-Дзольдо, в горы, тогда у меня там была вилла. Отдыхала, принимала гостей, гуляла… Вот как-то на прогулке увидела мальчишку, балансировавшего на обломке скалы над речкой. В общем, вы поняли?

Лавиния кивнула.

– Камень стал падать, ребёнок с ним вместе, вы его поймали и отлевитировали на тропу. Я читала об этом случае, и довольно долго приводила его в пример своим студентам… – тут она хотела добавить «в качестве примера, как не надо действовать», но не стала.

– Неужели? – оживилась синьора Джиральдони. – Как это мило, что есть ещё кто-то, помнящий о такой мелочи.

– В той статье, правда, не упоминалось ваше имя, да и то, что вы перегорели, сказано не было.

– Не было. Мой помощник запретил. И правильно. Мы ещё не были уверены, во-первых, что я не смогу восстановиться, во-вторых, что это повлияет на голос.

– Повлияло?

– Увы. Всё-таки мне уже тогда было немало лет, и петь без магии я не смогла. Переехала вот сюда, ухаживала за садом, старела. Состарилась. Вот так.

В порыве сочувствия Лавиния положила свою ладонь на сухую старушечью лапку и сжала её. Синьора Джиральдони усмехнулась:

– Не надо сочувствовать, у меня получилась отличная жизнь, и я ни о чём в ней не жалею! Ну, так что о чём вы хотели узнать, синьора коммандер? Спрашивайте, а то явится Белла и погонит меня на массаж. Она тот ещё цербер.

Мгновение помедлив, Лавиния сказала:

– На «Ла Фениче» действует проклятие. Именно на театр, не на кого-то из певцов или оркестрантов. Я пытаюсь понять, когда оно возникло и что было причиной.

– Проклятие? И как оно проявляется?

Истории об исчезающей спинке кресла и пропавшем ведре насмешили старуху, но вот пропавшее ограждение и возникшая в полу сцены дыра заставили покачать головой.

– Я о таком впервые слышу. Хотя при мне ходили некие слухи о призраке хористки, о кладе, закопанном под фундаментом, о магическом смычке… Сказки! Какой клад в фундаменте? Здание стоит на сваях, да ещё и в одной из самых низких точек города! Когда вода поднимается на метр, зрителям выдают непромокаемую обувь, а при полутора метрах – отменяют спектакль.

– А что, нельзя осушить магически?

– Всю лагуну? Вода – кровь нашего города, и с ней нужно обращаться почтительно, спросите у вашего сопровождающего. Торнабуони об этом хорошо осведомлены.

– Спрошу, – ответила Лавиния. – А перед пожаром ничего такого не было?

– Не знаю, – ответила синьора Джиральдони неуверенно. – Что-то такое крутится в памяти, дразнит, но поймать не могу. Подумаю, ладно? Устала я что-то…

Она и в самом деле была бледна и дышала часто и неглубоко.

– Отвезти вас в дом?

– Нет, не надо, – она повернулась в сторону дорожки, по которой они пришли, и позвала негромко: – Белла!

Старая служанка вышла из-за куста.

– Ну что, допрыгались, синьора? Только сердечного приступа нам не хватало…

Она взялась за ручки кресла и покатила его в сторону дома, Лавиния шла рядом.

– Последний вопрос, позволите? – осведомилась она, отворяя перед ними дверь.

– Спрашивайте.

– Кто второй совладелец «Ла Фениче»?

– А вы не в курсе? – щёки Леоны порозовели от удовольствия. – Хм, надо же, какие секреты развели… Лучший враг Торнабуони и Контарини, семейство Корнаро вам известно? Так вот, Лючиано Корнаро, средний сын нынешнего патриарха этой семьи, как раз и является совладельцем здания, истории, славы и репертуара «Ла Фениче».

– Понятно, – кивнула госпожа Редфилд. – Здоровья вам, синьора Джиральдони, а я обращусь ещё, если позволите?

– Если успеете, – усмехнулась старуха. – На ближайшее время у меня назначена важная встреча, которую я никак не смогу пропустить.

И она кивнула на натюрморт стиля vanitas[11], изображавший череп, песочные часы и вазу со срезанным тюльпаном.

Когда они вышли на виа Толомеи, Лавиния с удовольствием подставила лицо солнечным лучам, неожиданно тёплым для января, и улыбнулась. Её сопровождающий молчал.

Молчал он, идя следом за ней по виа Данте, молчал и тогда, когда свернули к Бо Палас, главному зданию университета, где совсем недавно рассматривали загадочные часы Галилея. Лишь в тот момент, когда они дошли до полукруглой площади, над которой царило невысокое здание с колоннами, Джан-Франко кивнул в его сторону:

– Выпьем кофе?

– Считаете, стоит?

– Здесь лучший кофе в городе, а их мятное суфле достойно поэмы!

– Ну что же, раз вы советуете, давайте попробуем.

Когда суфле подошло к середине, молодой человек решился спросить:

– Почему синьора Джиральдони стала беседовать с вами, а не с нами обоими? И почему она вначале так долго разговаривала со мной?

– Ну, это-то как раз понятно… Поначалу она присматривалась к нам обоим. Могла, кстати, и выгнать вон, и уверяю вас, сумела бы это сделать. Беседовать же со слишком молодыми людьми старикам иной раз тягостно, особенно беседовать по делу. Уверяю вас, если бы вы стали расспрашивать Леону Джиральдони о триумфах её молодости, на меня она бы даже не посмотрела.

– Но мы пришли по делу!

– И это тоже было обидно: у нас важные занятия. А единственное её дело – воевать со служанкой из-за лишней рюмочки мятного ликёра.

Одним глотком допив кофе, она решительно встала.

– Идёмте, Джан-Франко, нас и в самом деле ждёт встреча. На острове Мёртвых.

«Стиль vanitas, – вспомнила она натюрморт. – Memento mori, вот именно».

Кирпичную ограду, окружавшую Сан Микеле, слегка оживлял белый мрамор. Лишь фасад храма слева от причала был мраморным полностью.

Высадив их, гондольер отвёл лодку к боковому причалу, улёгся на скамью, застегнул куртку и прикрыл глаза шляпой.

– Таксисты одинаковы во всех странах мира, – пробормотала Лавиния, осматриваясь.

Это место казалось особенно безлюдным после оживлённой студенческой Падуи.

– Где-то должен быть дом смотрителя, – сообщил Джан-Франко. – По-моему, внутри, слева от входа, у дверей монастыря.

– Идёмте искать, – пожала плечами госпожа Редфилд. – В конце концов, не так много здесь жилых зданий!

– Ровно два, – ответил её сопровождающий. – Дом смотрителя и сторожка.

– А, так наш фигурант в некотором роде начальствует не только над мёртвыми, но и над живыми?

– О да, он здесь большая шишка! Ему подчиняются четыре сторожа, они же могильщики, и это считается отличным, очень доходным местом!

К величественному монастырскому входу – двери метра три высотой, отделанные бронзовыми рельефами, высокие мраморные ступени крыльца, колонны, на которых вырезаны строгие лики святых – и в самом деле прилепился сбоку небольшой кирпичный домик. Три окна, красная черепичная крыша с высокой трубой, скамейка у входа. Из трубы шёл дым, пахло свежим хлебом, что безо всяких слов доказывало присутствие кого-то живого.

Лавиния