даже предпочитают скрывать от комиссии имеющийся опыт, профессиональную оснащённость. Хотя, конечно, есть и другие примеры. По крайней мере два народных артиста СССР поступили в Школу-студию МХАТ, поработав прежде в провинциальных театрах, – Евгений Евстигнеев и Леонид Броневой. Евстигнеев даже Ленина поиграл во Владимирском театре, причём создавал образ уже немолодого Владимира Ильича, а Броневой служил в Магнитогорском и Оренбургском театрах.

У меня оставался ещё один шанс – неиспользованная консультация во ВГИКе. На моё счастье, педагоги проявили благосклонность, пропустили на первый тур, а это давало право на время экзаменов поселиться в общежитии. У родственников Першина оставаться было неудобно, ведь Дима, провалившись, собирался уезжать в Астрахань.

Вообще интересно: где растворяются эти толпы абитуриентов, осаждающих театральные вузы? Ведь поступают единицы, а конкурс – двести человек на место. Куда деваются сотни, тысячи, сотни тысяч претендентов, которые усиленно готовятся к поступлению в театральный, берут уроки актёрского мастерства, строят планы, но по итогам экзаменов в подавляющем большинстве терпят фиаско? Они смиряются с поражением, возвращаются к нормальной жизни, соглашаются, что двигала ими юношеская дурь? Или вспоминают на склоне лет с гордостью: «А я тоже подавал надежды»? Или сетуют: «Меня несправедливо отвергли»? Или вовсе стараются не вспоминать, стесняются бесславной страницы биографии?

Это ведь и судьба Димы Першина, который, провалившись в Москве, вернулся в Астрахань, успел на экзамены и поступил в медицинский институт: отец у него был крупной фигурой, руководил военным госпиталем. Мы поддерживали связь, у себя в меде он стал лидером – первым в самодеятельности, секретарём комитета комсомола, звездой КВН. Поначалу, на первых курсах, он ещё намеревался бросить учёбу и снова поехать в Москву поступать на актёрский. Медицина – это как бы не всерьёз, он ещё докажет, что его талант недооценён. Потом Дима решил, что вернётся к актёрскому призванию, когда получит диплом врача. И в итоге начал делать успешную врачебную карьеру. У Димы всегда были знакомства, кто-то за него то и дело хлопотал. Поднимаясь по служебной лестнице, он стал, наконец, замом главного врача одной из московских клиник. В 1980 году, когда уже была закончена «Москва слезам не верит», я звал его на просмотр, хотел показать новую картину. У Димы почему-то не получалось, я проявлял настойчивость и вдруг подумал: может, он мне завидует? Помню, позвонил ему, говорю: «Ну что, когда ты придёшь?..» И тут прозвучало совершенно для меня неожиданно: «Господи, ну как ты надоел со своим приглашением!.. Не знаю… Попробую… У меня командировка в Ригу – симпозиум… Может быть, через неделю получится…»

Однако через неделю он не пришёл. Потому что погиб где-то под Юрмалой: ехал с коллегами-врачами на этот самый медицинский симпозиум, вышли они из машины покурить, и прямо на шоссе сразу троих сбил насмерть какой-то «Москвич».

Если бы всё-таки Дима Першин поступил во ВГИК, думаю, в современной жизни он стал бы выдающимся продюсером – в кино или на телевидении. У него явно был к этому талант.

6

О том, как формируется общественное мнение, о съёмках в массовке, причинах, не позволивших пойти в армию, и астраханской театральной студии

Итак, у меня появилось место для ночлега и время, чтобы по-настоящему познакомиться с Москвой. Я покупал за тридцать копеек билет в театр, смотрел спектакли и даже приметил малоизвестный среди широкой публики коллектив под названием «Современник»…

До какой же степени переменилась жизнь за прошедшие шестьдесят лет! Какие огромные информационные возможности появились! Современному молодому человеку трудно представить, что когда-то не было интернета и даже телевизора. Телевидение как массовое явление возникло только к концу 60-х, а вещание шло по одному-двум каналам.

Мелькнёт острая статья в газете – и народу на месяц впечатлений и пересудов. Вот напечатали разоблачительный материал «Звезда на „Волге“», критикуют самого Марка Бернеса! Он якобы лихачил на своём авто, нарушал правила, требовал от гаишников особого к себе отношения. После громкой публикации любимец публики на несколько лет исчезает с экранов, его песни почти не звучат по радио… Похожая история с Гурченко. Выходит статья «Чечётка налево», и народ убеждён, что звезда «Карнавальной ночи» совсем зазналась, да к тому же замешана в тёмных делишках с левыми концертами. Никаких альтернативных мнений в прессе не появится, никакой возможности оправдаться не существует. Нужно ждать годами, пока утихнет скандал и можно будет постепенно восстановить репутацию. Гурченко на всю жизнь обожглась после этой истории, хотя и несколько преувеличила её последствия. Никакого десятилетнего простоя в её творческой биографии, конечно, не было, просто доставались не те роли, о которых мечталось…

Мы жили в информационном вакууме – и в столице, и особенно в провинции. А сегодня человек из глухой деревни вполне может составить представление о режиссёрской профессии. У меня учатся студенты из глубинки, и они нисколько не проигрывают москвичам: знают историю кино, не отстают от моды. Услышишь о каком-то интересном фильме – пожалуйста, просто войди в интернет и смотри его, изучай по кадрам. В принципе, можно разобраться в премудростях режиссуры, даже если у тебя нет наставника. А я помню свою неосуществлённую мечту, когда впервые увидел «8½» Феллини. Мне так захотелось кадр за кадром, на монтажном столе разглядеть это чудо чудесное, диво дивное. Изучить в деталях непрерывное волшебство, фокус, с помощью которого меня заставляют волноваться, смеяться, удивляться, испытывать невероятные чувства и эмоции.

Мои представления об искусстве складывались из журналов, в том числе специальных – «Искусство кино», «Театр». А ещё я читал книги о кино, узнавал о великих режиссёрах, актёрах, выдающихся произведениях киноискусства. Постепенно у меня складывалась иерархия ценностей, но всё это не было подтверждено необходимым опытом, обширными зрительскими впечатлениями. Фильмов, о которых писали в книгах и журналах, я чаще всего не видел, знал о них только в пересказе киноведов, но и такой способ познания оказался захватывающе интересен. Я постепенно, окольными путями, подступался вплотную к волшебному миру кино.

Помню, например, как возник у меня в воображении кинематографический образ Жана Габена. И только спустя годы удалось увидеть фильмы «День начинается», «Набережная туманов», где он ещё до войны снимался с Мишель Морган. Из разных источников, обронённых фраз, ссылок, упоминаний складывалось представление о значимости того или иного кинематографического или театрального явления.

Нынешним критикам ловко удаётся формировать общественное мнение, «представления о прекрасном», заставить публику двигаться в заданном направлении. Совместными усилиями киноведов, театроведов, журналистов внедряется мысль, что этот спектакль – нетленка, а этот режиссёр – гений. Радиостанция рекламирует литератора, литератор поощрительно высказывается о режиссёре, режиссёр признаётся в любви радиостанции. И так по кругу.

Похожим образом в 50-е годы появлялись упоминания о «Современнике» – как бы разрозненные отклики, почти случайные отголоски. Таким образом меня направили в нужном направлении, убедили, что «Современник» – стоящая вещь. В то время они играли при полупустых залах, на разных площадках, например в саду Баумана на сцене летнего театра. Помню пьесу Розова «В поисках радости», другие спектакли. Уже этим летом я успел узнать «Современник» и влюбиться в него…

Оказавшись в общежитии, я окончательно утвердился в мысли, что сделал правильный выбор – до такой степени всё было захватывающе интересно. В одной компании, кроме артистов, оказывались режиссёры, сценаристы, киноведы, операторы. Там постоянно велись творческие споры, сталкивались мнения, разговоры были возвышенными, суждения – парадоксальными. Я мало что понимал, но внимательно прислушивался.

Только что вышел на экраны «Идиот» Пырьева. Помню, стали его обсуждать, и кто-то заговорил о глубоком символическом смысле красного цвета. Как! Ещё и цвет важен? Господи, оказывается, надо обращать внимание на цветовое решение! И я восторженно впитывал новые сведения, делал открытие за открытием, жадно прислушиваясь к разговорам абитуриентов. А ведь были ещё представители высшей касты – студенты! С ними пересекались реже, поглядывали в их сторону с раболепием. До сих пор помню одного парня, который рассказал, как снимался в роли Махно. Для меня это было непостижимым: я разговариваю с человеком, который сыграл роль в настоящем кино! В «Хождении по мукам»! Невероятно!

Шукшин, когда поступал во ВГИК, в своей письменной работе (на режиссёрском факультете это первый этап конкурса) описал происходящее в абитуриентской среде. Тонко подметил типы, среди которых наиболее заметный – «киты». Они высокомерны, убеждают новичков в их творческой ничтожности и провинциальном невежестве. При этом сами, как правило, проваливаются. Я к этому типу, разумеется, не принадлежал, скорее являлся противоположной стороной шукшинской градации – апломб и надменность адресовались мне.

В общежитии я напитывался впечатлениями и пребывал в эйфории. «Этот мир мой!» –