Девушка продолжала смотреть на Натку как на умалишенную, но все же спросила:

– Как зовут?

– Бибьянка.

– Не сеньору. Ее ребенка.

– Я не знаю. Еще никак. Он… он очень маленький. Он… он… – И уже со слезами в голосе от безысходности Натка закончила: – …новый.

– Recién nacido?[10]

По интонации администратора Натка поняла, что между ними установилось понимание, и энергично закивала в ответ. Девушка тут же уткнулась в компьютер и стала искать информацию, сосредоточенно повторяя:

– Бибьянка, Бибьянка, Бибьянка.

Через несколько минут она оторвалась от экрана и объявила:

– Извините, сеньора, никакой Бибьянки в нашем родильном отделении нет.

– Но как же? Я ведь… Нет, я совершенно точно…

Мужчину, нервно дышащего в Наткино ухо, спас от эмоционального взрыва звонок ее телефона. Натка вынужденно отошла от окошка и через мгновение услышала в трубке возмущенный голос Паолы:

– Где ты ходишь?

– Я?! Да я уже битый час торчу в этой… больнице. Тут полная неразбериха и никто ничего не знает. А твоя кузина вообще как сквозь землю провалилась.

– Никуда она не проваливалась. Вот лежит передо мной. И малыш с нами. Такой хорошенький. Странно, что я тебя не заметила. Ты где?

– В вестибюле. Стою возле аквариума.

– Где?! У какого аквариума? Там нет никакого аквариума.

– Как это нет, если я возле него стою?

– Ната, в какой ты больнице?

– Дурацкий вопрос! В той, которую ты назвала, – в госпитале Святого Хосе.

– Но я сказала Хуана.

– Хосе.

– Хуана. Бибьянка лежит в госпитале Святого Хуана. Отойди от аквариума, садись в машину и рули к нам. Подъедешь, позвони, я спущусь в вестибюль и встречу тебя. И, пожалуйста, не ищи там аквариума, – Паола захихикала и повесила трубку.

Натка вышла из больницы и поехала домой. Возможно, навещать людей в больницах не ее конек, но благодаря несостоявшемуся визиту она впервые выдавила из себя несколько испанских слов без какой бы то ни было подготовки. Она ощущала себя вправе считать урок пройденным. А еще Натка вспомнила о другой несостоявшейся встрече, которая гораздо важнее свидания с сеньорой Бибьянкой. Об этой женщине она не знает ничего, кроме имени. А вот о сестре Натка знает практически все. Аленка боялась темноты и всегда просила Натку подкрасться к двери и открыть «масюсенькую щелочку». У нее непослушные волосы и привычка сдувать со лба падающие на глаза вихры. В третьем классе она несколько часов плакала из-за потерянной тетради по математике и, когда Натка обнаружила ту за батареей, обещала «крепко и горячо любить старшую сестру всю жизнь». Аленка обожала фильм «Белорусский вокзал» и группу «Наутилус Помпилиус». Она брала Натку за руку, смотрела в глаза и проникновенно пела о том, что у них на двоих одно лишь дыхание. И сестры дружно, обнявшись, дышали в унисон, зная, что при необходимости каждая сможет отдать другой последние капли живительного кислорода. И пусть последние пятнадцать лет прошли у них без родства душ и обмена эмоциями, но впереди еще, даст бог, много времени, чтобы прошлое помогло забыть о настоящем и исправить будущее.

Натка быстро проехала через Жирону и вырулила на набережную. Она остановила машину, спустилась к пляжу, сняла босоножки, осторожно ступила на теплый песок, пропуская его между пальцами ног, будто пробуя на вкус. Потом пошла нерешительно, медленно, спокойно, а затем все быстрее, быстрее, энергичнее и мощнее. И вот она уже бежала к морю, а добежав, упала у кромки воды, зачерпнула руками холодную соленую воду, обрызгала щеки, волосы, шею и растянулась на песке, подставив лицо горячему солнцу. Впервые за долгое время Натка почувствовала, что его лучи греют не только тело, но и душу.

Когда она вернулась домой (в помятом, испачканном платье, с довольной улыбкой на лице), Андрея уже не было.

«Смылся по делу или на всякий случай», – подумала Натка, взглядом исследуя пустой кабинет мужа. «Скорее всего, сбежал от греха подальше». Андрей всегда так делал: предпочитал не выяснять отношений и прятаться от проблем, замалчивать, а не решать. Любой психолог скажет, что это неправильно, но ведь Андрей умнее всех психологов, вместе взятых. Он вообще умнее всех. Конечно, человек, пробившийся сам к вершинам своей профессии, вправе считать себя умнее других. В данном случае, Натка уверена, умнее других архитекторов. Но Андрей почему-то лучше врачей знает, как правильно лечить грипп, лучше охотников понимает, как приманить зверя (сам он ни разу не был на охоте), лучше сантехников разбирается в устройстве посудомоечной машины (он ее, конечно, подключил после недельной возни и Наткиного внушительного молчания), лучше повара умеет готовить крем-брюле (сахар пережжен, в ванили комочки). Натка мужем гордится. Он очень эрудирован, образован и практически всегда с энтузиазмом делится своими знаниями. А еще заносчив, самовлюблен и упрям. Раньше Натке даже нравились эти качества. Мужчина должен уметь настаивать на своем и проявлять характер. А теперь ее такое поведение раздражает. Нет, неверно! Оно ее просто бесит! Мужчина должен быть решителен, но спокоен, тверд, но мягок, уперт, но не упрям. И, конечно же, он просто обязан быть влюблен, только не в самого себя и даже не в свою обожаемую работу, а в живущую рядом женщину. Хотя бы на том основании, что без женщины мужчина перестает быть мужчиной. А если хочешь быть им, люби, преклоняйся, цени, общайся, делай комплименты, да просто разговаривай, в конце концов.

Раньше у них как-то находились темы для общения. Обсуждали художников, теорию Дарвина, гений Циолковского и повадки дельфинов. Вместе запоем читали книги и смотрели фильмы, спорили о том, что творится в голове Аллена и Альмодовара, вдвоем чертили Андрюхины проекты. Вернее, чертил он, а Натка высказывала мнение. Чаще восхищалась, но случалась и критика. Критика, которую он с трудом терпел, но, бывало, и принимал, признавал правоту Наткиных суждений, называл жену своим гениальным советчиком, своей музой, своей спасительницей. Говорил, что не построил бы без нее ни одного оригинального здания, чертил бы скучные коробки с малогабаритными квартирками и, скорее всего, чувствовал себя абсолютно реализованным. А с ней хотелось добиться большего, стать непохожим на других.

Он добился. Он стал. А все остальное, то, что двигало и вдохновляло, вдруг куда-то ушло. Натка и не заметила, когда у них иссякли темы для бесед. Она не знала, почему они перестали обсуждать политику, искусство или хотя бы новый просмотренный фильм. Нет, пожалуй, про фильм знала: они просто очень давно не смотрели вместе кино. У него работа, у нее дети, а вечером доползти бы до кровати. А там дежурный поцелуй куда-то в угол глаза, быстрое «Спокойной ночи» (не дай бог, что-то еще придет в голову), и скорее, скорее в объятия Морфея. Конечно, они обменивались информацией. Все, как должно быть в приличной семье: здоровье и успеваемость детей, свежий анекдот и новости из жизни друзей. Вот только проекты свои Андрей показывать жене перестал, а она перестала спрашивать у него, какое платье надеть на завтрашние переговоры. Раньше всегда говорил: