– Так я же и говорю… полицию надо бы как-то аккуратно… – инстинктивно, закрывая лицо руками, пробормотал всклокоченный профессор.

– Да. Без полиции, я вижу, не обойтись, – грустно заметил Полковник. – Ну, что ж… ваш выбор, – и он достал мобильный телефон из кармана, намереваясь звонить, очевидно – в полицию.

– Стойте… Стойте! Не надо… Катю – не вернёшь, а мы… а нас… словом – не надо. Найдите их, – госпожа Хомич пыталась заглянуть в глаза Полковника. Тот лишь махнул рукой, спрятал трубку в карман и вышел за дверь, предупредив:

– Будьте на связи. Да, расчёт за услуги – через адвоката. Там ещё за её, Катину съёмную квартиру, за два месяца. Мы хозяйке заплатили… Я говорил. Но это так, пустяки – сорок тысяч.

– Ага, ага… – как в бреду пролепетали Хомичи.

После ухода «серьёзного человека» в квартире стало до ужаса тихо, страшно и неуютно. Профессор прошёл на кухню и достал бутылку коньяка из шкафчика. Словно в бреду, он, трясущимися руками, открыл её и стал пить прямо из горлышка. Светло-коричневая влага лилась по подбородку, стекая на грудь и живот. Алла Степановна вошла в кухню, когда бутылка была отставлена на стол. Она заметила потёки на муже и вскрикнула:

– Даня! Что это – кровь?

– Успокойся… это коньяк. И мне стало намного лучше. Выпей и ты, – профессор налил в стакан крепкий напиток и протянул его жене. Та оттолкнула коньяк и полезла в шкафчик за лекарством.

– Ты виноват. Ты, – скрипела, запивая капли валерианы водой, хозяйка квартиры.

Профессор сидел, осоловевший от выпитого и пережитого, и говорил невпопад, без эмоций.

– По теории несовместимости индивидуалистских эмоциональных и психо… ик… матичских данных, мы с тобой, Аллаа… Степановна… ик… ой, фу-у… Короче – жить вместе нам просто противопоказано. Но, к величайшему разочаров… то есть – к величайшей радости, теория часто расходится с практикой. Пить будешь?

– Не могу. Ни пить, ни есть – не могу. Как жить-то теперь? Когда чужие люди вот тут вот рылись, искали. Обворовали. А потом её и… Я не смогу здесь жить. Ты как хочешь. Я уезжаю в Ниццу. Квартиру надо продавать к чёртовой матери.

– Да…

– И дачу – тоже. И вообще – в этой стране жить нельзя!

– Да…

– Завтра же свяжись со своим этим, как его, чёрт… релтером, или риэлтером… Короче, продавать, уезжать и всё. Всё.

– Да… ик…

– О, о-о. Нажрался. Морда твоя профессорская. Тут вещи серьёзные происходят, а он. Иди – ложись… Да оставь ты эту пол-литру, – и она вырвала изо рта Даниила Львовича почти опустошённую бутылку.

Профессор звонко чмокнул губами, глупо засмеялся и, бормоча под нос какой-то мотивчик, отправился в спальню.

В комнате зазвонил домашний телефон.

– Кто там ещё? – Алла Степановна, взволнованно теребя халат, подошла к аппарату, осторожно взяла трубку и тихо спросила:

– Кто?

– Добрый вечер, – голос на том конце был вкрадчиво похабный и излишне приторный. Звонил мужчина.

– Вам кого? – опять шёпотом спросила Алла Степановна.

– Мне бы профессора Хомич, будьте так любезны.

– Его нет дома… То есть спит! Он спит. Да – спит. Позвоните завтра. Утром, – она не успела положить трубку. Даниил Львович стоял рядом с ней в позе ощипанного павлина и гордо и смело спрашивал у жены:

– Это кого, простите, нет дома, а? Это меня, может быть, нет дома? Так я здесь, – с этими словами он забрал трубку у совсем обалдевшей жены, которая ни разу не видела своего мужа в таком виде, и произнёс зычно и бодро:

– Аллё! Профессор Хомич у аппарата!

– Профессор, я очень рад. Это я – Кривых.

– Что? Каких кривых? Это про мою работу? Не паазволю! – профессор прекрасно узнал звонившего, но чувство личного достоинства, подбодряемое коньяком, не давало ему разрешения признать какого-то там выскочку. Он явно играл, словно на сцене перед публикой, распаляемый своей значимостью.

– Нет, нет же. Это я – Пётр Миронович, уж простите, но фамилия моя Кривых. Так уж повелось… раньше. Кто-то из дворян – Голицыны или Долгорукие, а кто-то и из них, о которых спрашивали – «чьих будешь?». Я значит – Кривых. Ну не это сейчас важно. Ну, вспомните – проект по внедрению инноваций в сфере точного… ну, в академии… Я, как вы тогда считали пришёл на ваше место… Но это не совсем не так.

– А-ах, вот кто это! Так я вам вот что скажу. Вы – невежественный дурак, мой дорогой. То, что вы заняли мою должность – нелепая ошибка, а то, что вы мне предлагали засвидетель-вст-ствовать, – язык не слушал своего хозяина, – в качестве эсп… эксперта, – в отличие от языка, мысли выстраивались чётко, и память воспроизвела толстого лысого человека, склонявшего его принять участие в эксперименте, никакого отношения к науке не имевшего. Профессор был отнюдь не чистоплюй. Ничто земное было ему не чуждо. Они просто не сошлись в цене. И теперь он напускал значимости. Ему было неприятно говорить. – Я не подпишу эту глупость. Не па-а-д-пи-ишу-у! – Хомич не страдал порядочностью, просто ему не хотелось за бесплатно участвовать в фарсе. – Да и не надо. Я, по другому, по Вашему, вопросу. Тот проект забудьте. Не моя вина. Вы же сами сказали – невежество, вот я и ошибся. Но ваш… ваш проект. Тот… который вы говорили – плод высочайшего вдохновения. Да, вот… тот проект Сергей Сергеевич одобрил.

Даниил Львович после этих слов, казалось, вырос на голову. Живот подтянулся, морщины разгладились, волосы распрямились, а хмель словно улетучился. Он был гордым до тех пор, пока гордость не касалась его идеи, его тайного увлечения, его творческого поиска, его работы – проекта всей жизни.

– … простите, прости… ть… ик… Это не розыгрыш? Не…

– Не до розыгрышей, – вздохнули на том конце. – Завтра в девять часов – у кабинета Сергея Сергеевича. – Буду! – стиснул зубы в эмоциональном порыве протрезвевший Даниил Львович.

Трубка запищала короткими гудками, а ошарашенный профессор ещё долго стоял, боясь положить её сверху телефонного аппарата.

Вот уж действительно – где-то убудет, а где-то прибавится! Его работа. Да нет – его детище, плод многих десятилетий труда – может быть, получит признание. Раз сам С. С., к которому у профессора и допуска-то не было, обратил на неё внимание! Это маловероятно – но это, похоже, факт. Этот Пётр, как его, чёрт – Миронович, конечно, прохвост ещё какой. Но к телу Сергея Сергеевича доступ имеет. Все знают. И врать ему сейчас? Зачем? Месть за отказ подписать бред, представляемый научным экспериментом, практически бесплатно? Может быть. Но может быть и по-другому. Этого прохвоста всегда тянуло к запаху денег. Вот обратил внимание его босс на работу профессора, он и задумал присоседиться. Позвонил, предупредил. А там глядишь – и в проект позовут. «Тьфу ты, в самом деле, – Даниил Львович встряхнул головой. – Что за дурацкие выводы, после какого-то звонка?»