– Какая гадость (говорит она, приосанившись: теперь ей приятно, что она на пару ступеней выше меня на социальной лестнице).

– А что делать? (говорю). Отец – алкоголик, мать – проститутка, бабушка – самогонщица, муж – рецидивист, дети – наркоманы, дядя – изменник родины, тетя все время падает из окна, деверь…

– Хватит! (кричит она в ужасе, не зная, верить мне или нет и уже смутно догадываясь, что я над ней издеваюсь). А то я щас милицию вызову!

– Вызовите, пожалуйста. Как раз на этом участке мой брат работает, садист и афганский ветеран, жуткий мент. Любит поругавшихся вдвоем в кутузку отправить, а там уже куражится как хочет. Правда, меня не возьмет: сестра, как-никак. Я давно ему дозвониться не могу, трубку не берет: может, я у него тыщу выпрошу и свитер ваш куплю.

Тут она догадывается-таки и говорит мне надменно:

– Разговор окончен: мне с вами неинтересно разговаривать.

– Да? Жаль. А мне казалось, что диалог начинает выстраиваться: как в хорошей пьесе. Ну, прощайте. Всего вам доброго. Денег нет, но вы держитесь.

Она ничего не поняла: запуталась.

Зато я многое поняла: и про ее ксенофобию, и про агрессию, и про несчастную жизнь.

Полевые исследования продолжаются.

Одна соседка сказала мне:

– У тебя всегда есть деньги – я заметила (когда бы она ни пришла, я всегда ей одалживаю, и у меня действительно всегда есть пара тыщ в кошельке). И при этом ты не работаешь… (она посмотрела на меня взглядом стукача тридцатых).

– Я – стендапер (говорю).

– Это что?

– Ну… Я читаю рассказы.

– Клиентам? (она посмотрела на меня уже со священным ужасом.) Пожилым?

– Преимущественно (говорю). Зачем молодым мои рассказы?

– Ну да (говорит задумчиво). То-то вечно куда-то едешь с чемоданом вечером (следит, смотри-ка). А че у тебя в чемодане-то?

– Рассказы.

– И снаряжение?

– Ну, смотря что считать снаряжением…

– Для извращенцев?

– Типа тово. Разве нормальный человек будет слушать мои рассказы?

– Ты очень скрытная (говорит).

– Профессия (говорю) обязывает.

– Я никому не скажу (говорит с каверзной улыбочкой).

– Да уж – а то все придут слушать мои рассказы.

– А они очень неприличные?

– Кое-кто считает, что да. Даже жалуются администрации.

– Города Химки?

– Города Сан-Франциско.

– А Сан-Франциско-то при чем?

– Так я скоро и туда поеду.

– Надо же! А что, помоложе нет никого?

– Что ты понимаешь в извращениях!

– Ничего не понимаю (гордо говорит). Это Европа с Америкой нас развратили.

– Ну да (говорю). Потому-то у меня и здесь клиентов хватает.

– Ну да (говорит завистливо). Потому у тебя всегда есть деньги. А меня не возьмут?

– А ты будешь читать рассказы?

– Чьи? Чехова?

– Все равно какие. Но с подачей.

– В коже и с хлыстом? (На самом деле она сама сильно озабоченная, все время говорит «про это».)

– Да нет, можно даже в чем-то православном.

– А в чем тогда фишка? В православном виде читать Чехова?

– Самый цимес (говорю).

– Ужас.

– Сильно возбуждает.

– Я подумаю (говорит).

И опять повторяет с завистью:

– Так вот откуда у тебя деньги!

Мама тоже говорит:

– Так вот откуда у тебя деньги!

В прошлом году такое видео было: как творог горит – будто пластмассовый.

Так вот, в те дни – когда это видео было повсюду в Интернете – зашла я в магазинчик маленький, а там как раз такой творог и лежит: за 100 рэ целый килограмм.

– Мне полкило (сказала пожилая тетка). Творогу этого.

– Давайте его подожжем (сказала я).

Тетка совсем не удивилась и говорит:

– Купите себе и жгите на здоровье.

– Горит он плохо (сказала я). Плавится и воняет.

– А вы его не жгите. А ешьте.

– Я пластмассу лучше (говорю). Бесплатную. На помойке много такой: старые детские стульчики и прочее.

Тетка обозлилась почему-то:

– Вот вы мне зарплату сделайте сто тыщ, тогда я не буду есть пластмассу.

– Сделаем (говорю). Еще немного, еще чуть-чуть.

Тут какой-то дед говорит:

– Это вы про санкционные продукты?

– Ага. Из Франции. Там все поголовно едят пластмассу. А мы ее жжем.

Дед говорит:

– Мы – да! Мы вообще молодцы. А творог-то был санкционный?

– Не-а. Наш, российский.

– Видно, научились у этих французов пластмассу гнать.

– Ну да, там директор по качеству, Мария Ивановна Петрова – чистая француженка, из Парижа. Созналась, что в твороге за сто рэ нет ни единой капли молока.

Дед побагровел (дошло, наконец).

Продавщица, милая такая, из Молдавии, тихо сказала:

– Не берите – и правда дрянь.

Тетка опешила:

– А зачем продаете?

– Я – человек подневольный (опять еле слышно сказала продавщица).

Тетка неожиданно заключила:

– Переварим! Фигня! Еще не то переваривали!

– Ага (говорю), клей и ремни кожаные.

– ?!

– В блокаду.

Дед вздохнул:

– И кому верить?

– Мне (говорю).

– А вы кто?

– Директор по качеству.

– Мария Ивановна?

– Ага, Мария Ивановна Тасбулатова.

Дед махнул рукой и пошел себе. Творога не купил.

А тетка купила. Типа с вызовом.

Набрела я – опять-таки в своих Химках – на палатку с женским бельем.