– Сережа, – прервала его размышления Дина, – а что ты думаешь по поводу кражи свидетельств из квартиры Федоровых?

– То есть они однозначно исчезли?

– Конечно. Вера – дотошная женщина. Я у нее спрашивала. Она весьма методично провела поиски в квартире, вспомнила все обстоятельства и уверена, что документы были в шкатулке накануне убийства. А после убийства, когда оперативные действия были проведены, она уходила из квартиры последней. Несмотря на шок, она все детали хорошо запомнила.

– Ну что ж. Не будем преувеличивать значение этой пропажи, чтобы не пойти по ложному направлению. Но все-таки надо навести справки о возможных любовниках-любовницах Веры и Олега, прежних связях, недругах семьи. Других браков, во всяком случае оформленных, у них не было.

– Меня преследует некая несозревшая мысль. Или ощущение, не знаю. Это связано с тем, что Вера и Олег очень любили Марину. То есть они обеих девочек любили, но младшая чаще бывает у дедушки с бабушкой. Да и маленькая она совсем. А Мариночка – школьница. Наряжали ее, как куклу. Говорят, и Вера, и Олег, парень, в общем, довольно нелюдимый, старались встретить ее из школы, целовали, Олег брал ее на руки, сажал на плечи. Что-то в этой ситуации мне видится опасное. Здесь живет много детей из неблагополучных семей. Родители пьют, бьют ребят… Если бы Вера немного открылась, рассказала о своих тревогах, подозрениях…

– Петр Ильич мне рассказывал, что у Веры была депрессия примерно год назад, вроде бы беспричинная. Но ее занесло в секту «Свидетели Иеговы». Потом она бросила это дело.

– А члены этой секты не могут мстить таким образом?

– Шизофреники везде есть. А что с этим психом? Сатанистом?

– С его матерью мы почти подруги. С ним нормальный контакт практически невозможен, но его легкого мычания я иногда удостаиваюсь. Ножи в квартире имеются. Острые, с лезвием около пяти сантиметров. Но у кого их нет! Я спрашивала у бабы Лиды, не пропадал ли у нее один нож. Говорю, милиция у всех спрашивает. Она ответила, что терялся, но не помнит когда. Может, говорит, Степан взял. Он на кладбища ездит. Какую-то хренотень там устанавливает. Ритуал у него. Хочешь, я позвоню, когда он в следующий раз туда пойдет?

– Позвони, конечно… Да, пропавшего малыша, Ваню из дома ребенка, пока не нашли. Нашли другого, которого никто не искал. Лежал один в брошенной квартире пару дней, лизал банку с «Отверткой». Семь месяцев ему, представляешь?

– Ох, нет. И что оказалось?

– Родился этот бедолага не у той бабы, вот что оказалось. Милиция проверила всех женщин района, кто родил семь месяцев назад. У одной – Людмилы Соколовой – ребенка в наличии не оказалось. То ли идиотка, то ли прикидывается таковой. Но по всем злачным местам она известна. Таскалась туда вместе с младенцем. Отсутствие его сейчас так объясняет: говорит, ездила к родственникам в деревню на похороны, а мальчика оставила подруге. Родители у нее есть, она с ними живет, но они редко трезвеют. Вернулась, подруги нет. Где ребенок – не знает. Поискать его ей в голову не пришло. Когда милиция ее вычислила, сказала, что о той пустой квартире, где ребенка нашли, ей ничего не известно. Адрес ей ни о чем не говорит.

– А где подруга живет, сообщила?

– Да. Квартира заперта.

– Ну и что с ребенком? Неужели отдадут этой мамашке?

– Не могут не отдать. Только если найдут что-то очень криминальное на мать. Но в больнице его обещали подержать подольше, сколько можно.

– Сережа, нужно искать подругу. А вдруг мы так на Ванечку выйдем?

– Разумеется. Ну, я пойду. Проводите меня?

Дина с Топиком довели Сергея до машины. Когда он уехал, Дина по привычке провела ревизию освещенных окон. У Федоровых были люди – поминки не закончились. Баба Лида стояла у окна своей кухни. Дина сразу поняла: это значит, в доме нет хлеба и сахара. Только это обстоятельство могло прервать перманентный процесс чаепития бабы Лиды. Дина привела Топика домой, взяла из шкафчика пачку песку, несколько ржаных лепешек, оставшуюся от ужина половину плетенки. Достала из холодильника кусок сливочного масла. Сложила все в пакет и спустилась к бабе Лиде. Звонок не работал, но дверь сама открылась. У них замок сломался, и все, что мог сделать Степан, – это вытащить его из двери. Баба Лида просияла, увидев Дину с продуктами. Быстро стала наливать воду в чайник. В это время входная дверь с шумом распахнулась. Кто-то ворвался в прихожую и промчался к комнате Степана. Баба Лида выронила чайник. Дина бросилась на шум и остановилась на пороге, оцепенев. Олег Федоров с белым лицом, сумасшедшими глазами занес над Степаном кухонный нож.

– Стой! Прекрати! – хрипло крикнула Дина.

Олег оглянулся, и в тот же миг она встала между ним и Степаном.

– Пошла отсюда! – заорал Олег. – И тебя убью!

– За дверью милиция, – быстро сказала Дина. – Ребята, заходите. Тут убийство!

Олег опустил нож и оглянулся. Дина изо всех сил вцепилась ему в руку.

– Ты что? – произнес он уже более осознанно. – Что ты несешь? Совсем охренела? Какая милиция?

– Иди-ка сюда. – Дина потянула его за рукав. – Я тебе что-то покажу.

Он дал вытащить себя в прихожую. Дина захлопнула дверь комнаты и прошипела, глядя в его безумные глаза:

– У твоей жены ребенка на части разрезали. Ей теперь муж-убийца нужен? Что ты делаешь, пьяная скотина! Как ты мог по-свински нажраться в день похорон!

– Да кто ты такая? Какое твое дело? Я эту падаль все равно прикончу. «Ребенка на куски разрезали». – Голос Олега сорвался. – Кто?! Все знают, что, кроме этого ублюдка, некому.

– И ты уверен, что некому? – Дина решила не упускать инициативы в нелепой перебранке. – Что Степан вошел к тебе в дом и Марина ему открыла? Среди белого дня, с ножом? Не на улице, не в темном подъезде, а так, чтоб его по следам в два счета нашли? Он украл у вас брачное свидетельство и метрику ребенка? Зачем? Может, подумаешь, прежде чем убивать? А главное, сообрази, кто мог на самом деле в твой дом войти, как в свой?

Дина почти механически задала последний вопрос, и вдруг ей показалось, что Олег изменился в лице.

– Иди, чтобы тебя здесь никто не видел, – быстро сказала она. – А насчет милиции я не придумала. Сюда едут. Раз у кого-то есть подозрение, его проверят. У меня брат двоюродный – следователь, занимается этим делом. Я ваша новая соседка. Будем считать, что познакомились.

* * *

Станислав Грин выходил на поклон шесть раз. Он умел в такие минуты видеть все как бы со стороны. Огромный, бушующий, восторженный зал, все глаза устремлены на сцену. А на сцене – он. Очень высокий, стройный, с лицом сказочного принца. Станислав видел будто из партера синее сияние своих прекрасных глаз, улыбку красиво изогнутых губ, изящные руки, которые хотелось целовать всем женщинам, сидящим в этом зале… Иногда он был не прочь стать на мгновение простым зрителем, чтоб испытать хмельное, бесконтрольное обожание кумира. Такого совершенного кумира, как он. Позже в гримерной, когда уже давала о себе знать усталость, Станислав вспоминал миг своего блаженного раздвоения с некоторым удивлением. «Так и свихнуться недолго», – говорил он своему отражению. Станислав читал, что по-настоящему красивых людей на земле одновременно может быть не больше десяти процентов. Талантливых, конечно, больше. Но сочетание двух этих достоинств – редчайшее исключение из правил. Стас томно и с достоинством нес обременительную участь исключения. И немного сочувствовал всем, кто не был Станиславом Грином.