– Я никогда не болею, – настаивает она.

Несколько секунд я смотрю на нее. Я хочу, чтобы она все бросила и спряталась от ливня, и в то же время задумываюсь о том, почему мне никогда не приходило в голову устроить стирку под дождем. Белье и впрямь отлично прополаскивается. Нужно только немного мыла, и дело сделано.

– Где ваши братья?

Я уже планирую хорошенько отчитать Уэбба, Уил ла и Уайатта.

– Я забрала у них одежду. Они остались в одном исподнем, сидят в повозках и дрожат под одеялами. – Она издает смешок.

– Вот и вам там же место, – говорю я.

– У меня есть выбор: страдать, сидя в повозке, или страдать, стирая белье. Во втором случае хотя бы вещи будут чистые.

– Если поднимется ветер, цепи не выдержат, и все ваше белье попадает в грязь.

– Тогда мне лучше поторопиться, – спокойно соглашается она.

– Аака'а, – снова бормочу я.

Бросить ее я не могу, остается только помочь. Дождь лупит с такой силой, что выжимать белье бесполезно, но я все равно пытаюсь, скручивая ткань, вытряхивая из нее мыльную пену и грязь, а Наоми тем временем продолжает тереть одежду под ливнем. Когда с последней рубашкой покончено, я выливаю грязную воду из бочки, и Наоми сбрасывает в нее белье, мокрое, но на удивление чистое.

– Повешу сушиться, когда тучи разойдутся, – объявляет она.

Я подталкиваю ее к повозке отца. Наоми благодарит меня с широкой улыбкой и заставляет пообещать, что я приду на ужин в следующий раз, когда она меня пригласит, после чего наконец уходит в укрытие.

– Положил глаз на хорошенькую вдову, Младший? – спрашивает Эбботт, когда я снова забираюсь под повозку и начинаю стаскивать с себя мокрую одежду.

На мгновение я застываю. Слово «вдова» звонким эхом отдается у меня в голове. Холода я уже не чувствую.

– Если тебе охота еще постирать, так у меня тоже накопилось немного грязной одежды, – фыркает Эбботт.

Не обращая на него внимания, я достаю из седельных сумок сухие штаны и рубашку. Одежда тут же пропитывается сыростью, но я натягиваю ее, кутаюсь в шерстяное пончо и скидываю намокшие ботинки.

– Зря ты высунулся. Она тебя о помощи не просила, и я готов биться об заклад, что весь караван на вас смотрел. Ты только что привлек к себе лишнее внимание. Из такого человека, как мистер Колдуэлл, лучше не делать себе врага. Она была замужем за его сыном, и старик до сих пор считает ее своей собственностью.

– Так что ж он ей сам не помог? – ворчу я.

Эбботт фыркает, но грозит мне пальцем.

– Не суйся к ней, сынок. Она не для тебя.

Я невольно ощетиниваюсь, но молчу. Выжав воду из шляпы, я надвигаю ее на лоб, как было до того, как мой отдых грубым образом прервали, прислоняюсь спиной к седлу и готовлюсь переждать ненастье в полудреме.

– Стирка под дождем. Ну и дурь, – бормочет Эбботт. – Если заболеешь, я тебя выхаживать не стану, и не надейся.

– Я никогда не болею, – говорю я, повторяя слова Наоми Мэй, и напрягаюсь, услышав смешок Эбботта.

– Да ты уже болен. Подхватил любовную лихорадку. У тебя все на лице написано.

* * *

После ливней Биг-Блю, где обычно не больше нескольких футов глубины, превратилась в ревущий поток. Повозки, направляющиеся в обе стороны, толпятся вдоль берегов. Над головой продолжают бродить мрачные облака, из которых вот-вот польет, и я знаю, что, если повременим с переправой, станет только хуже. Эбботт соглашается со мной и, не тратя времени даром, дает каравану сигнал разгружать фургоны, чтобы перевезти припасы через реку. Час уходит на споры о том, где лучше переправляться через реку и каким образом. Даже при том, что уровень воды поднялся, повозки приходится спускать с берега на канатах по одной, чтобы они не попадали в реку.

Полдюжины индейцев племени канза, одетых только в набедренные повязки да еще мокасины, чтобы защитить ступни от камней, соорудили грубые плоты, чтобы переправлять путешественников и их пожитки через реку, и берут по четыре доллара за фургон и по одному за человека. Животные переплывают бесплатно, зато за перевозку каждой партии припасов они требуют рубашку из холстины. Поначалу люди медлят, узнав о таких высоких ценах, и пытаются торговаться с канзами, но стоит одному фургону перевернуться вместе с семейством и всеми их пожитками, и переселенцы решают, что скупиться не следует.

Мои мулы останавливаются у воды, но я не тороплю их и сам захожу в воду по грудь, раскинув руки и показывая, что здесь безопасно. Потом я слегка дергаю повод, и Дама следует за мной без возражений. Она начинает плыть. Веревка между ней и мулом, нерешительно застывшим на берегу, начинает натягиваться. Горшок и Котелок, мои ослы, делают несколько шагов, входят в реку и догоняют меня, вытянув шеи и навострив уши. Мулы, связанные в длинную цепь, тут же спешат войти в воду, как будто ослы и кобыла пристыдили их своим примером.

Я оставляю возню с фургонами и припасами канзам и самим путешественникам и провожу следующие два часа, помогая перебраться через реку животным – волам, лошадям и овцам, – и мужчины из нашего каравана охотно на это соглашаются. Все, кроме мистера Колдуэлла, который, как и предупреждал Эбботт, сверлит меня злобным взглядом с тех самых пор, как я помог Наоми со стиркой. Мистер Колдуэлл уверен, что сам знает, как лучше. Он подгоняет криками и лупит своих животных, которых он не стал распрягать. Мулы упираются, несмотря на хлыст. Я тянусь к первому животному в упряжке и успокаиваю его тихим голосом. Хлыст мистера Колдуэлла щелкает, задевает край моей шляпы и хлещет меня по лицу. Я чувствую, как на щеках уже распухает след от удара, но не отпускаю поводья. Вместо этого я хватаю хлыст за кончик и вырываю его из рук хозяина.

– Так с ними не сладить, мистер Колдуэлл. Они больше вас и сильнее. Если будете их сечь, следующие две тысячи миль будете мучиться с ними перед каждым ручьем и речушкой. Нужно убедить мулов, что ни вы, ни вода для них не опасны. Я помогу им переплыть. Можете даже не распрягать.

– Вот же чертовы проныры! Я сам переправлю своих животных! – кричит мистер Колдуэлл.

– Мистер Колдуэлл, позвольте ему вам помочь. Он умеет управляться с мулами, – настаивает Наоми, спускаясь к нам по берегу.

Я думал, она переправилась уже несколько часов назад. Уэбба я сам перенес через реку на плечах, а Уилл и Уайатт примерно тогда же переплыли верхом на Плуте и Тюфяке.

– Я не стану платить этому полукровке или остальным краснорожим за то, что и сам могу сделать, – возражает мистер Колдуэлл.

Миссис Эмельда Колдуэлл сидит рядом с ним на козлах, белая, как холстина у нее за спиной.

– Ну же, Эмельда, – не сдается Наоми, приближаясь к фургону. – Спуститесь хотя бы вы. Мы с мамой пойдем вброд. Если мистер Колдуэлл так хочет перевернуться вместе с повозкой, то я бы предпочла, чтобы в ней не было вас.