Опустив глаза, он молча курил, наблюдая, как накапливается пепел на конце сигареты. Скулы его заострились.

— Ты дашь машину? — еще раз настойчиво спросила она.

— Да.

Затем, поднявшись, бросил недокуренную сигарету в пепельницу и вышел из номера.

На старинном парижском кладбище Маренн положила букет цветов на небольшую могилку у самой ограды, заброшенную, поросшую травой. За прошедшие годы надпись на мраморной табличке почти стерлась, она с трудом различала буквы. Старые каштаны шелестели над ее головой осенней листвой.

— Здравствуй, это я, Мари, — прошептала она, опускаясь на колени. — Вот и пришла. Прости, что долго не была у тебя.

Слезы выступили на глазах, она проглотила слюну. Ей вспомнилось, как хоронила его здесь. Совсем одна, только Штефан был с ней, шевелился под сердцем. До его появления оставались считанные недели.

— Я принесла тебе горькую весть, — проговорила она сдавленным от подступивших к горлу рыданий голосом. — Пришла сказать, что не уберегла самое дорогое, что осталось памятью о тебе, — нашего сына. Он погиб, — слезы покатились по лицу. Она достала платок, закрыла им глаза. Мгновение помолчала. Потом опустив платок, провела рукой по пожелтевшей осенней траве, покрывавшей могилу.

— Уже четверть века ты спишь здесь. Ты не знаешь, что снова идет война, намного страшнее той, первой, на которой сражался ты. Ты никогда не видел, каким родился наш сын. Каким вырос. Он во всем хотел стать таким, как ты. Он хорошо рисовал и мечтал стать художником, как ты. И стал бы, я уверена. Если бы не погиб. Он хотел быть солдатом, как ты, и я не смогла его убедить остаться со мной. Как когда-то не смогла убедить тебя не ввязываться в восстание, остаться в стороне, переждать. Вы оба были упрямцами. Теперь ты встретишь его там, на небесах. А я… Я останусь здесь, опять одна…

Она залилась слезами, опустив голову. За спиной неожиданно хрустнула ветка. Маренн испуганно обернулась. В тени старого раскидистого каштана она увидела Скорцени. Он стоял, прислонившись плечом к толстому многолетнему стволу дерева, и задумчиво смотрел на нее. В сгущающихся сумерках блеснули его яркие, синие глаза. Она быстро поднялась и подошла к нему.

— Что ты тут делаешь? — спросила гневно. — Я же сказала — хочу побыть здесь одна. Только одна…

Он молчал. С какой-то странной грустью рассматривал залитое слезами лицо. И будто не слышал слов.

— Поехали в отель, — решила она. — Здесь мне больше делать нечего. Ты слышишь?

— Да, конечно, — ответил он.

В молчании они вышли с кладбища. Машина, на которой приехала Маренн, уже уехала обратно. Скорцени отослал ее. Открыв дверцу, он посадил жену в свой автомобиль, и сам сел за руль. До отеля доехали быстро. На протяжении всего пути оба ни проронили ни слова. Когда поднялись в номер, она снова с обидой в голосе спросила его:

— Зачем ты приехал на кладбище? Со мной бы ничего не случилось. Пойми, это мое личное.

— Я это понял, — неожиданно согласился он. — Я это понял давно. Знаешь, Маренн, — он подошел к ней и продолжил, глядя в лицо: — В последнее время я часто думал, почему мы не можем быть вместе. Почему наша жизнь с тобой не складывается так, как хочу я, например, несмотря на все мои ста-рания. Сначала думал, что ты не можешь забыть обиду, тебе внушает отвращение мой мундир, ведь такой же носили Ваген и другие охранники в лагере. Но потом я убедился, ты умна, ты судишь о людях не по мундиру, а по их способностям, по сердцу. Потом я думал, что ты просто не любишь меня. Потому что любишь другого. Вальтера. Но потом я понял, что и это неверно. Ты никого не любишь — ни меня, ни Шелленберга. Просто ты вынуждена поступать так, как поступала ради детей. Исключительно ради них. Бесполезно ревновать тебя к Шелленбергу, в твоей душе властвует вовсе не он, там одни призраки. А с ними бороться бесполезно Бессмысленно. Ты спрашиваешь, зачем я приехал? Прости. Я приехал, чтобы окончательно все прояснить для себя. Чтобы взглянуть на могилу человека, который для тебя важнее нас всех, который до сих пор занимает твое сердце. Ты до сих пор любишь этого английского лейтенанта, отца Штефана. А для меня, да и для всех прочих, душа твоя закрыта. А мне нужна она, Маренн. Твое тело прекрасно, но мне этого мало. Мне нужна твоя душа. Я хочу, чтобы ты любила меня сердцем, и понимаю, что это невозможно. С прошлым спорить нельзя. Оно не умирает и не отпускает от себя. Не бойся сказать, что ты меня не любишь. Я не собираюсь мстить. Это внесет наконец ясность. Я просто уйду из твоей жизни. И больше не стану тебе докучать. Ты станешь абсолютно свободна. Впрочем, ты и сейчас свободна. Даже, если не хочешь произносить этих слов, я понимаю, что все обстоит именно так.

— Не так, — быстро ответила она. — Точнее, не совсем так.

Спокойствие и рассудительность Скорцени поразили ее. Она поняла, что сейчас все может действительно кончиться, и он уйдет по-настоящему, навсегда. Он решился.

— Куда ты? — спросила она, видя, что Отто надел фуражку.

— В казино, — коротко ответил Скорцени. — Ты отдыхай, завтра утром мы вылетаем в Берлин.

Голос его стал совсем чужим. Сердце ее похолодело.

— Подожди! — она порывисто схватила его за рукав. — Я сказала, что ты не прав. Тогда, в тридцать восьмом году, когда… — она запнулась, — когда мы в первый раз были вместе, я все сказала тебе. Зачем же вынуждать меня повторять? Повторять, что я была далеко не единственной женщиной в жизни Генри, что он относился ко мне и моему будущему сыну вовсе не так, как, наверное, это можно себе представить. Да, я любила его, но все это тоже было. Было! Иначе я не уехала бы из Франции. Осталась бы здесь ухаживать за его могилой. Но я уехала. Пойми, я не могла не пойти к нему теперь, оказавшись здесь, в Париже. Не могла, потому что погиб Штефан. Я же все сказала тебе. И еще, — она отпустила его рукав и отошла в окну. — Неужели за все это время ты настолько плохо узнал меня? — произнесла задумчиво, глядя на проезжающие под окном автомобили. — Неужели ты думаешь, что я не нашла бы смелости, сказать прямо, что не люблю. Я бы сказала, — она повернулась, взглянув ему в лицо блестящими от слез глазами. — Сказала бы, не испугалась, будь уверен. Но я не говорила. И не скажу. Потому что это не так.

— А как? — он неотрывно смотрел на нее.

— Пожалуйста, — она шагнула к нему, — я прошу тебя не уходить сейчас, а поехать со мной…

— Куда? Еще на одно кладбище? — язвительно осведомился он. — Где похоронен еще один твой друг, о котором я не знаю? Уволь меня, Маренн. Это твои друзья, твое прошлое. Мои — ждут меня в Берлине. Поезжай одна, если хочешь. Мне надоело тебя удерживать. Ты все сама должна понимать, не маленькая. Если что — я внизу.

— Нет, ты не пойдешь туда, — прислонившись спиной к двери, она преградила ему путь. — Я прошу тебя поехать со мной. Это важно для нас обоих — для тебя и для меня. Там я докажу тебе, что ты неправ.

Он пожал плечами.

— Ну, хорошо. Только недолго. Я хочу немного поспать перед отлетом. В Берлине меня ждет много работы.