Да, именно в этом квартале рядом с Neuebaugasse находится еще один венский глюк. Это башня ПВО времен Второй мировой войны. Огромная ушастая махина из бетона размером с троянского коня. Если учесть, что во время бомбежек в башне прятались тысячи горожан, троянским конем она и была, в сущности.

И все-таки самый эффектный венский глюк – это здания Газометров. Когда-то в этих кирпичных башнях хранили газ. Теперь они переделаны в торгово-развлекательный и жилой комплексы. Стальная долька небоскреба, пришпиленная к одному из Газометров и пополам переломленная, входит во все книги по современной архитектуре.

Глядя на нее, вздыхаешь о московских индустриальных руинах.

Ничего путного из них так и не сделали.

Дубровник – крошечный город, ракушка у моря. Дома, соборы, кафе – хозяйство лепится у стен, призывно мигает фонариками. Сами стены, широкие и приземистые, отвесно уходят в воду. В стенах имеются дыры, пробоины. Можно выбраться на камни, на ту сторону, – и купаться в открытом море, оставаясь при этом в черте города.

История Дубровника похожа на сюжет авантюрного романа. Всю жизнь этот город вынужден сидеть на двух стульях. Рушились ли, возникали империи – город всегда вел двойную игру. И что самое удивительное, часто выигрывал.

Управлял республикой сенат из аристократов, которые вели свой род от первых римских поселенцев. Во главе сената стоял ректор, но функции его были декоративными. Как, впрочем, и функции ректорского дворца, перед которым славянский Мольер – Марин Држич (1508–1567) – устраивал, что ни вечер, капустники.

Собственно, вся история Дубровника – или латинской Рагузы – декоративна и театральна. Блуждаешь по городу, и кажется, что попал за кулисы. Все похоже на правду, но в то же время совершенно неправдоподобно. Все в Дубровнике – с театральной натяжкой, с вымыслом.

На центральной площади с гениальным названием «Лужа» стоит каменный Роланд со своим знаменитым мечом. Легенда гласит, что в IX веке рыцарь спас город от сарацин, отсюда и памятник. Хотя историки знают, что рыцарь погиб за два века до местных событий. Другой парадокс. Говорят, что на собор Успения Богоматери ссудил денег Ричард Львиное Сердце, чуть было не утонувший здесь по пути в Святую землю. Документы, однако, свидетельствуют, что собор завершили задолго до того, как знаменитый король двинулся в крестовый поход.

И так повсюду. Рафаэль в соборе вроде подлинный, но именно с оговоркой «вроде». Говорят, что святой Франциск был в Дубровнике проездом – но опять же никаких свидетельств тому не осталось. Святой Влах – знаменитый покровитель города – явился монаху в церкви Святого Стефана. Но где та церковь? И кто тот монах? В реликварии собора лежат золотые футляры с мощами известных святых. Но кто скажет, что мощи – подлинные?

Зажатый между горами и морем, между империями, Дубровник впитал, переварил и перебродил тысячи компонентов. Как гений, который берет свое, где находит, он «написал» себя поверх чужих строк. И каждый поворот переулка подкидывает новый сюжет, в котором герои говорят на самых разных языках.

Да и каков язык Дубровника? Аристократический итальянский? Официальная латынь? Славянские диалекты? Иван Гундулич – тутошний Ломоносов – утвердил хорватский, нагундуливши в XVII веке эпос о битве с османами. Теперь он стоит на площади имени себя – но лишь голуби проявляют к нему интерес.

Будем считать, что Дубровник – это сценарий для идеального романа. В котором участвуют одна синагога, одна мечеть, один Рафаэль (фальшивый), одна главная улица (бывший канал), один Влах, один враг, один герой, один поэт, один купец.

И прекрасная куртизанка.

Что до истинной, а не сценарной, подлинности Дубровника, то мы находим его совсем в другом месте. Блуждая по дворцу ректора, я разглядываю портреты местных аристократов. Я смотрю на красивых женщин с темным, чуть испуганным взглядом. На носастых мужчин с печальными лбами. Странно: здесь, в старинной галерее, меня не покидает ощущение, что все эти лица мне знакомы. Ну конечно! Консьержка из отеля, продавщица из лавки зеленщика, шофер автобуса и вчерашняя официантка – все собрались под одной крышей.

И тут мы подходим к вечному двигателю сюжета «Дубровник». Этот сюжет, как и все, построен на крови – но эта кровь течет не на землю, а в жилах. После неудачной попытки восстановить независимую республику Дубровник отходит к Австрии в составе Далматинского королевства. Но местная аристократия не может смириться с такими условиями – и решается на романтический шаг. Согласно внутреннему указу отныне запрещаются браки между представителями патрицианских фамилий. И под конец XIX века чистокровные потомки римлян-иллирийцев добровольно исчезают «с лица земли».

Но. Параллельно в сюжет «втискивается» вставная новелла. Оказывается, в «рабочих предместьях» Дубровника именно в это время резко повысилась рождаемость внебрачных детей, подозрительно похожих на знатных горожан. Девушек, забеременевших на городской службе, высылают в сельские районы Канавли, чье население с той поры неуклонно меняет выражение лица в сторону аристократического.

Чем заканчивается эта – побочная и подлинная история Дубровника? В конце XX века практически все население Адриатического побережья Хорватии немного смахивает на портреты своих аристократических предков.

Сюжет продолжается!

На вопрос о численности страны черногорец говорит, что вместе с русскими их сто тридцать миллионов. Что, в общем, верно. Поскольку Черногория и раньше, и теперь смотрит в сторону России с особым расположением. Сохраняя тонкий баланс уважительной почтительности – и панибратства.

Безвизовый режим и морские закаты давно обеспечивают постоянный приток русских туристов. Именно здесь, а не в убитом Крыму, наши компании строят гостиницы и рестораны. Именно здесь казнокрады от власти тихо подкупают землю. Именно здесь обычные русские буржуа (а они есть) владеют недвижимостью.

И вот замечательный пример на эту тему. Так вышло, что три вечера подряд я ужинал с молодой русской парой. Он был тертым москвичом по части строительного бизнеса, купившим в Будве яхту и домик. Она – красивой простушкой с мертвой хваткой провинциалки, которой выпало вытащить счастливый билет. Три вечера подряд эти прекрасные люди обсуждали только одну вещь: в какой части яхты ставить гальюн. Все салфетки были покрыты эскизами. Все записные книжки и блокноты разодраны на бумагу. Они спорили и ссорились, ругались. А я тихо радовался. Поскольку впервые на моей памяти русский человек собачился не изза баб и мужиков, политики, бухла или денег. А из-за того, куда ставить туалет на собственной яхте.

Задолго до гипотетического вступления в Европу Черногория ввела евро. Так, на всякий случай. После выхода из союзного государства Сербии и Черногории европейская интеграция, конечно, наберет обороты. Будучи между двух геополитических сгустков – России и Европы – Черногория в обе стороны смотрит с интересом. Хотя и разным по характеру. И эта двойственная ориентация опять же напоминает русскую.