Посетители прибывают один за другим, рассаживаются у стойки. Этьен говорит, что надо поторопиться, пока бармен не слишком занят. Интересующий нас субъект перестает трясти шейкер и выливает из него в бокал напиток цвета мочи; последние капли смачивают соляной ободок по краям стекла. Коктейль «Маргарита». Текила, соль, лимонный сок и — ожог желудка обеспечен, если выпить два бокала подряд. Ну а если три, то покажется, будто у тебя началось прободение язвы. Этьен знаком подзывает бармена.

— Скажите, это вы здесь специалист по «Кровавой Мэри»?..

Не успел он договорить, как шейкер совершил пируэт в воздухе, дверца холодильника отворилась от толчка ноги, замелькали бутылки, струя томатного сока низверглась в треугольный стакан. Этьен лишь замахал руками, показывая, что ему ничего не нужно, как «Мэри» уже стояла перед ним.

— Я что-то не заметил, чтобы вы лили водку, — вякнул я.

Этьен пригубил и с легкой гримасой отодвинул стакан.

— Она там есть.

Бармен, невысокого роста и с воинственными усами, ждал моей реакции. Если этот парень примется рассказывать нам про Джордана так же резво, как готовит коктейли, нам придется стенографировать. Я отпиваю — только для того, чтобы начать разговор.

— Потрясающе!.. Такого нигде не попробуешь.

— Шутить изволите! Этот коктейль был изобретен именно здесь, на том самом месте, где вы сидите, в 1921 году. Ворчестерский соус, соль, перец, та-баско, водка, томатный сок, а потом лимонный — и обязательно в такой последовательности, чтобы острое и кислое чередовались.

Жаль, что я не люблю «Кровавую Мэри». Но теперь я лучше понимаю, отчего она нравится Джордану. Тем временем Этьен приступает к делу: удерживает бармена за руку и что-то медленно говорит ему; я не слышу, а скорее угадываю, что он описывает нашего парня. Бармен с минуту размышляет, затем отрицательно качает головой и отходит, чтобы сполоснуть руки под краном.

— Как быть? Спросить еще раз?

— Бесполезно… Ты представь себе этого зомби, который пьет только «Кровавую Мэри» и учит специалистов готовить ее, — такого либо знают как облупленного, либо никогда в глаза не видели. Скажи, Этьен… ты умеешь обращаться с крупными купюрами, эдак небрежно помахать ими перед носом человека, будто хочешь сказать: если любишь денежки, дружок, мы сможем договориться. Я, знаешь ли, никогда этого не делал и боюсь, что буду выглядеть круглым дураком.

С этими словами я вынимаю из кармана пятьсот франков. И вот тут Этьен меня здорово удивил: он с самым серьезным видом берет у меня деньги под стойкой и говорит:

— Это я могу.

Он кладет бумажку на стойку, прижав ее рукой, и подзывает бармена. Из-под его пальцев одним глазом выглядывает Паскаль[13].

— Джордан говорил, что вы готовите «Кровавую Мэри» лучше всех в Париже.

Бармен секунду колеблется, затем осторожно вращает бокал с шампанским, чтобы всплывшие льдинки охладили его.

— Как-то вечером ваш парень явился сюда протестировать меня. Он увидел мою фотографию в одном журнале, где я делился своими рецептами коктейлей. Попробовал мою «Кровавую Мэри» и не поморщился. С тех пор он иногда заходит. Можно сказать, завсегдатай, но без устойчивых привычек. То придет к открытию, то поздно вечером, не угадаешь.

— Всегда один?

— Большей частью. Хотя однажды я видел его с дамой. Я это хорошо запомнил, потому что они очень подходили друг другу, в смысле облика и поведения. Красивая пара. Особенно она.

— Красотка?

— Да. Можно бы сказать и по-другому, но я никак не подберу слово. В общем, у нее был стиль. Да, вот именно, стиль!

— Стиль?

— Ну… да… Не знаю, как вам объяснить… Стиль, и все тут.

— Тот самый, при котором ножки вместе, ножки врозь?

— Что вы имеете в виду?

— Шлюх, что же еще!

Бармен выпрямляется, пожав плечами; Этьен выдает ему Паскаля и незаметно пинает меня в ногу.

— Сдачу оставьте себе.

Бармен отходит к кассе.

— Какого черта ты влез, идиот несчастный! Он бы сейчас все выложил, слово за слово. Гони теперь еще одну.

Свернутая вчетверо купюра, зажатая в пальцах Этьена, скользит по стойке к бармену. Который, невзирая на мою бестактность, все-таки медленно приближается.

— Мы забыли про чаевые. Вы не помните, как звали ту девушку?

— Нет. Но вот что я скажу вашему приятелю: она вовсе не выглядела шлюхой.

— Он когда-нибудь рассчитывался с вами чеком? Или кредитной карточкой?

— Только наличными. Мы здесь карточек не принимаем.

— О'кей! Мы вам очень благодарны, — сказал Этьен, сунув деньги ему в руку.

Я встал, слизывая с губ последние капли бурбона, и вышел через вертящиеся, как в вестернах, дверцы; Этьен, задержавшись в зале, перекинулся еще парой слов с барменом и догнал меня.

— Что ты ему сказал?

— Самое главное. Что у нас найдутся еще чаевые в том же роде, если он будет так любезен звякнуть, когда здесь нарисуется Джордан.

— Звякнуть куда?

— Угадай с трех раз, дурачок! В «1001», конечно, а уж Жан-Марк сообразит, как за ним проследить. А теперь я, с твоего разрешения, линяю; делим территорию так я иду на улицу Фонтен, ты — куда хочешь, я звоню Жан-Марку часа в два, и ты тоже, если нароешь какую-нибудь информацию.

Мне ужасно хочется спросить его, где он научился этому трюку с деньгами. Но сейчас не время. На прощание Этьен протягивает мне руку, но как-то странно, ладонью кверху. Я не могу понять, чего он хочет.

— Три, — говорит он, поднимая ворот куртки. Тяжело вздохнув, я вынимаю три бумажки по пятьсот франков. Да, друзья познаются в беде.

* * *

Я спускаюсь по улице Реомюра к площади Центрального рынка. Где же ты, где, мой Бертран? По привычке думаю о нашем «почтовом ящике» на площади Вогезов. Я придумал эту штуку на тот случай, когда мы расходились по своим личным делам.

Ведь у нас с Бертраном не было в Париже никакого настоящего пристанища, вот мы и оставляли друг другу записочки в отверстии на дорожном указателе с «кирпичом» типа: «Кафе мэрии, 17 часов, четверг». Вполне эффективная система; правда, потом мы сменили ее на Жан-Марка и его «1001».

Но сегодня вечером меня охватила ностальгическая тоска. Уже. Я против воли представляю себе жуткие картины: мрачная сырая камера; Бертран получает удар сапогом всякий раз, как обругает охранника; Бертран пытается отнять хлебную корку у крысы, которая оказалась проворнее его… Не знаю, так ли это, но в одном я абсолютно уверен: наш похититель не солгал, произнеся ночью ту загадочную фразу: «Все, что я говорю, правда, но это не вся правда».