— Этот-то чем был плох? — спросила я у подруги про питерского пловца.

— Просто не мое, — так она отвечала на вопрос о каждом брошенном мужчине.

Я, как обычно, пожала плечами, и перевела тему на красоту Санкт- Петербурга и здоровье Олиной бабушки. Девушка с охотой перескочила на более спокойную для нее тему разговора.

9 января, тщательно накрасившись с утра, я вышла на работу. Делать там будет абсолютно нечего еще до числа 16, когда начнется сессия. До этого в час по чайной ложке будут тянуться должники. Коридоры факультета были пустые, на работе были только лаборанты, готовившие какие-то документы для сессии, и пара преподавательниц. Одна писала статью на следующую региональную научную конференцию, другая принимала зачет. Я праздно пошаталась, выпила чаю с лаборантом Катей, и решила, что свой долг перед Родиной на сегодня выполнила. Но на крыльце была поймана заведующей кафедрой, и послана в ректорат на подпись каких-то срочных документов. Не то чтобы я расстроилась: к родителям я обещалась приехать через пару часов (надо проведать отца, да и кота забрать), а сейчас было только 14:30. Я очень люблю зиму! Особенно январь, особенно его первую половину: до 14 числа весь город был покрыт сетью гирлянд и светящихся фонариков. У всех встречных прохожих были улыбки на лице (ну, естественно, 9 января является исключением: первый рабочий день оптимизма народу не добавлял), праздничное настроение.

В приемной проректора, как обычно, была очередь. Именно этот начальник подписывал почти все важные документы, и имел право подписи за ректора. И к нему ломились все, кто боялся получить отказ от Федора Валерьевича, ректора вуза. Сегодня правда народу было поменьше, первый день все-таки. Однако я так и не смога попасть на прием: в 15:00 начиналось какое-то важное совещание, и все сотрудники администрации отправились туда. По пути я поймала секретаршу (хм, новенькая, я ее не знаю), спросила, когда мне явиться, чтобы получить подпись. Она мельком глянула на служебную записку в моей руке, повернулась ко мне спиной, торопливо бросила:

— Вам ее все ровно не подпишут!

— Ээм, — недоуменно промычала я, но уже в след уходящей девушке.

Почему не подпишут? Я пробежалась взглядом по листу, вроде бы все оформлено верно: шрифт, кегель, подпись зав. кафа, на типовом бланке. Что не так? Пожала плечами, решила зайти на кафедру, обвинить Ольгу Валентиновну во всех смертных грехах и потребовать ее найти ошибку в тексте банальной служебки. Но даже наш коллективный разум (я, зав. каф, два лаборанта, две преподавательницы, три заочника-должника и слесарь, который чинил дверь) не смог найти закравшуюся ошибку. Ольга Валентиновна пообещала сама сходить к проректору, и выяснить в чем дело.

Вечером я поехала к родителям. С папой занимался врач-реабилитолог, мамин друг. Успехи были потрясающие! Какая у отца была воля к жизни, желание выздороветь, встать на ноги, снова заняться любимым делом! Я искренне восторгалась им, и, конечно, маминой самоотдачей. Она практически передала правление клиникой в руки своего зама, а сама почти все время проводила с отцом. Он был против, но это ее нисколько не останавливало. Она, как и, наверное, многие врачи, оказавшись в ситуации, когда медицинская помощь нужна близкому человеку, растерялась, сникла, и не могла даже заставить себя использовать свои знания. Мама полностью положилась на своих коллег, а сама осталась просто женой.

Я привезла от Эли олеськины носки — два игрушечных колпачка. Мама долго умилялась, и даже поплакала из-за того, что все еще не видела внучку. Отец был очень бодр, демонстрировал мне свои успехи: мог шевелить пальцами на ногах. Чувствительно нижних конечностей возвращалась, и реабилитолог сказал, что, если всё будет идти такими темпами, к лету папа сможет ходить со специальными ходулями. Теперь уже расчувствовалась я — непривычно было видеть всегда подвижного отца в таком состоянии. Но внешне я была самим позитивом — перед тем, как зайти к родителям, я позвонила Ольге, которая всегда настраивала меня перед походами к отцу на излучение радости и хорошего настроения.

В общем и целом, все дни первой рабочей недели были не особо рабочими. Ректорат перестал лютовать (боюсь, что временно), деканы стали мирными и пушистыми, сессия медленно, но верно вершила судьбы студенчества.

Списки на отчисление пополнялись: сначала теми, кто и в эту сессию не смог сдать долги с прошлых лет, и уж потом тем, кто ничего не делал, так сказать, сейчас, в прямом режиме.

Сегодня я пыталась спасти три студенческих души путем выставления в зачетки хотя бы слабых троек. Души яростно сопротивлялись, демонстрируя полное отсутствие знаний по сдаваемой дисциплине. Пока миловидная, но сильно накрашенная девушка пыталась, как она сама сказала «сформулировать ответ на ваш вопрос» (на самом деле тянула время, в попытках придумать хоть что-то связное и похожее на вариант ответа), я ответила на звонок зав. кафа.

— Лариса Геннадьевна, — орала в трубку Ольга Валентиновна, судя по звукам находящаяся в центре оживленного шоссе. — Я переделала ту служебку, там была ошибка не в содержании, а в оформлении: фамилию не ту написали…

Мимо моей собеседницы с невероятно громких звукам пронеслась машина.

— Что? Вас плохо слышно!

— Говорю, исправила. Сходи, подпиши. Вчера Вера ходила, в чем ошибка выяснила, а подписать не успела. Только я тебе хочу сказать…

«Вжжж» — опять загрохотала машина.

— Ничего не слышно! Я поняла, отнесу!

«Вжжж»

— Лариса, послушайте…

«Вжжж»

— Извините, я половину разобрать не могу. У вас там очень шумно!

— Ну, так зимние гонки же начались! У меня сын увлекается, я поболеть приехала. Лариса, вы знаете…

«Вжжж» — зашла на вираж очередная машина.

— До свидания! — проорала я в трубку, и отключилась.

— Я считаю, что ответ должен быть такой: специальный учебный подход учителя.

— Что? — переспросила я неожиданно заговорившую студентку.

— Вы спросили, как называется подход, который можно использовать для более… ммм… эффективного обучения в школе, — вторую часть вопроса девушка читала с листа бумаги: даже формулировку вопроса запомнить не смогла.

— И вы считаете, что этот подход называется «специальный учебный подход учителя»?

— Ну, примерно как-то так.

— О боги… — выдохнула я. — До свидания, Лена. Вы не сдали.

— В смысле? Неправильно что ли?

— Нет, конечно. Вы как вообще себе это представляете? Если бы он назывался «специальный подход» я бы даже вас спрашивать не стала. Я вам вкратце описала суть этого педагогического приема, сдаем мы с вами «Методику преподавания русского языка», тут ответ, конечно, очевиден, но не настолько, чтобы назвать прием «специальным». Если бы вы хотя бы раз прочитали лекции, то точно бы запомнили это простое и, я бы даже сказала, естественное название — «филологический подход», и я откровенно вам намекала на верный ответ, когда говорила об одном из способов обучения — филологической задачи.