Данн рассказал о том, как Маара пришла в Башни, чтобы спасти брата, о том, как его выхаживала женщина, знающая толк в травах и знахарстве. Вот про это островитяне готовы были слушать всю ночь. О том, что та идиллия закончилась гражданской войной и изгнанием, Данн умолчал.

Вскоре он снова отправился в путь — на другой остров, опять вместе с Дёрком. Остров этот был почти такой же, как и первый, с маленькими тихими городками и трактирами, где по вечерам собирались местные жители. Дёрк сказал, что ему надо вскоре вернуться, потому что он собирался жениться. Ему и его девушке обещали выделить отдельную комнату. (Такова была здешняя традиция: молодую пару после праздничной церемонии провожали в их комнату, которую целый месяц потом украшали цветами и венками. По истечении этого срока любая сторона имела право расторгнуть союз, и другая сторона воспринимала это решение без обиды и критики. Если же пара не расходилась через месяц, то ее считали семьей. Вот тогда всевозможные фривольности становились наказуемыми.) Однако на самом деле Дёрк, который никогда раньше не бывал здесь, не спешил возвращаться домой. По площади этот остров был довольно велик. В центре его протекал ручей, где можно было ловить пресноводную рыбу; в остальном же все было точно так же, как на родном острове Дёрка.

Все острова одинаковы, сказал Дёрк. С чего бы им отличаться друг от друга? Судя по всему, он не задумывался о том, что сходство между островами предполагало долгую, стабильную историю. Когда Данн указал ему на это, юноша был поражен и сказал, что да, должно быть, это действительно так. Отсутствие какого бы то ни было любопытства в Дёрке часто раздражало Данна. На прекрасных островах, казалось, никто не задавал вопросов. Когда он расспрашивал об истории острова, ответы были туманными: «Мы всегда здесь жили». «Что значит всегда?» — пытался поначалу уточнить Данн, но потом перестал, понимая: это абсолютно бесполезно.

Данну, однако, тоже понравился новый остров, и они с удовольствием проводили на нем время. Пока наконец Дёрк не передал ему слова местных жителей: мол, они здесь и так надолго задержались, уж не собираются ли навсегда тут остаться. Да и вечерние рассказы Данна в трактире стали повторяться. Тогда молодые люди переехали на следующий остров и затем на следующий. Так и двигались они от острова к острову, приближаясь к северному берегу моря, к ледяным скалам. Дёрк хмуро шутил, мол, его девушка, пожалуй, уже нашла ему замену. С Данном Дёрк оставался потому, что тот, как он сам выразился, «заставлял его думать». А на последнем острове обнаружились такие вещи, что и самому Данну пришлось задуматься.

На постоялом дворе на стенах общей комнаты висели две карты, совсем как в Хелопсе. Но одна из этих карт создавалась тогда, когда Срединное море еще было полноводным, а вторая отражала нынешнее положение дел. Нарисованы карты были на козьих шкурах, растянутых и сшитых вместе. На первой были изображены острова, большие острова, — они были вершинами гор, которые теперь возвышались из воды выше уровня скалистого обрыва по краю моря. Северный берег был изрезан заливами, острова и полуострова выдавались далеко в море, а один был настолько велик и вытянут, что напоминал гигантскую ногу. Человек, нарисовавший когда-то давным-давно эту карту, изобразил на крутых волнах кораблики. На западе Срединного моря Данн нашел Скальные ворота, только тогда их створки отстояли далеко друг от друга. На противоположном конце моря, на востоке, было написано слово «Неизведанное». По всему побережью шли названия городов.

Вторая карта изображала Срединное море на тот момент, когда льды еще не начали таять. Города сместились к центру, рассыпавшись по бывшему дну моря, — там они и стоят до сих пор, только скрытые волнами. Так, значит, люди знали, что в этих местах в свое время стояли города, однако в ответ на настойчивые расспросы Данна островитяне предпочитали обвинять картографа в излишне богатом воображении. Кем он был? Или она? Карты отличались детальностью, до которой было далеко картам Хелопса, те казались грубыми набросками по сравнению с этими двумя. (Сохранились ли те старые карты вообще, после всех пожаров и сражений? Висят ли они снова на стенах, и понимают ли люди, которые рассматривают их, что там изображено?)

Чтобы читать карты, нужно обладать определенным складом ума. Данн пришел к такому выводу, когда выяснилось, что Дёрк ничего в них не смыслит. Они стояли перед картой, Данн держал в руках чистую палочку, которой указывал на отдельные объекты и пояснял, почему этот сплющенный круг на самом деле обозначает остров («Вон тот, видишь?»), а эта черная линия — берег. Дёрк же лишь вздыхал, недоуменно следя за палочкой-указкой. И не один он был такой. Завидев двух юношей, стоявших перед картой в общей комнате, островитяне подходили посмотреть и послушать. Они удивлялись, узнав, что карты, которые они видели с детства и никогда не понимали их, что-то означают. Странно, что те, кто умел читать карты, не учили тому же остальных. Опять эта нелюбознательность, которая выводила Данна из себя.

— Смотри сюда, — говорил он Дёрку, и его палочка останавливалась на том месте, где они были сейчас: на группе островов, протянувшейся почти через все море, от северного берега к южному. — Мы здесь. Когда-то эти острова были кочками на дне Срединного моря, которое потом высохло. — «И скоро снова окажутся под водой», хотел сказать Данн, но вовремя остановился, потому что подобными высказываниями можно вызвать у людей страх и неприязнь.

Островитяне и без того считали его всезнайкой и хвастуном. Его рассказы о прошлом многими воспринимались как выдумка, хотя слушать их любили и даже смеялись и аплодировали в самых интересных местах.

Что касается самого Данна, то масштабы происходящего и невозможность охватить их умом причиняли ему боль. Да, он знал, что когда-то Срединное море было полноводным, по нему во все стороны ходили корабли, а теперь его дно едва прикрыто водой; да, он шутил вместе с Маарой над пресловутыми «тысячами» и «миллионами», которые означали какие-то уму непостижимые величины. Но теперь, когда Данн стоял на куске суши, поднимающемся из Нижнего моря, на участке, который когда-то находился глубоко под водой, и морские птицы летали над волнами, скрывающими его, юношу обуревала одна мысль: кто же такой он сам?..

Давным-давно — когда-то — этот невероятный разрыв в земной поверхности был заполнен водой. Что же дальше? Его осушила некая чудовищная жара? Или выморозил холод, превратив в гигантский сугроб снега, который потом развеяло по планете неукротимыми ветрами? Разом? Нет, конечно, на это понадобились бы тысячи лет (опять эти тысячи).

Море, искрящееся и живое, как то, на которое Данн смотрел через окна постоялого двора, но гораздо выше, доходящее до краев обрыва, вдоль которого он шагал и будет шагать снова и снова, это море исчезло, пропало… Его мозг болел, болело что-то еще внутри него… И тут он вспоминал про Дёрка, стоящего рядом с ним и напряженно водящего пальцем по карте.

— Объясни-ка мне еще раз, Данн. Это так трудно, да?

Интерес Данна к картам заметила и хозяйка постоялого двора — молодая женщина по имени Марианта. А заметив, обратила его внимание на нечто такое, что поначалу вызвало у Данна недоумение. У стены в общей комнате стоял брус, высеченный из белого камня, толщиной примерно с руку взрослого мужчины, очень тяжелый и с одной стороны покрытый резьбой. Среди изображений были мужчины — таких Данн раньше не встречал. Их лица с кудрявыми бородками украшала лукавая, умная улыбка. Свободные одежды, прихваченные богато изукрашенными брошами, ниспадали изящными складками. Женщины с такими же лукавыми лицами перебирали свои длинные кудри; их одеяния были уложены так, чтобы одна грудь оставалась открытой. Они носили ожерелья и браслеты, разнообразные украшения в волосах. Одного взгляда на этих людей было достаточно, чтобы понять: они были гораздо выше того, чем жили современники Данна. А он ведь видел множество людей, причем самых разных. Возможно, это те самые люди, что создали хранившиеся в Центре загадочные механизмы и вещи, в которых теперь уже никто не мог разобраться.