Данну показалось, что Кайра вполне могла бы быть одной из них, но он тут же понял, что ее присутствие положило бы конец всякому веселью. Ну, а предположим, она бы родилась здесь, в этом милом, приятном уголке? Если бы Кайра не была рождена в рабстве, если бы ей не грозило стать самкой для продолжения рода хадронов, могла бы она вырасти в доброго и любящего человека, а не в такого, который готов в любой миг унизить других, который стремится только к собственной выгоде? Наверное, этот же вопрос можно было повернуть иначе: заложены ли были беззаботность и очарование в местных девушках изначально? Что, в свою очередь, вырастало в неразрешимую для Данна загадку: от рождения люди такие, какие они есть, или их делает такими окружающая обстановка? Кайре от природы досталось злое сердце? Если бы эти девушки родились в Хелопсе, стали ли бы они похожими на Кайру? На это Данн, как ни старался, ответить не мог, и решил больше не ломать голову. Пусть лучше девушки развлекут его своими шутками.

Однако отвязаться от назойливых вопросов было непросто. Они вернулись в новом, неожиданном и неприятном для Данна обличье: если бы Маара родилась здесь, то стала бы она одной из этих девушек с белыми мягкими руками и ласковыми улыбками? Что это? Неужели он критикует Маару? Как такое возможно?! Храбрая Маара — но и Маара яростная; несгибаемая и выносливая Маара. И факт остается фактом: она упряма и настойчива, для нее улыбки, уговоры, поддразнивания и ласка так же немыслимы, как… как для этих девушек пройти хотя бы милю того пути, что преодолела его сестра. Но, размышлял Данн, какая же суровая доля выпала Мааре, в ее жизни не было места легкости, веселью… развлечениям. Ну и слово! И как его угораздило применить его по отношению к Мааре! Данну стало почти стыдно, и он вернулся к наблюдению за девушками, помощницами Марианты, которые играли в какую-то игру с мячом, то есть по большей части смеялись и дурачились. «О, Маара, и я ведь тоже не сделал твою жизнь проще!» Мысли эти были так тяжелы и мучительны, что он все-таки отбросил их.

Потом они с Мариантой стояли у окна ее спальни и смотрели на северные моря, где иногда появлялись глыбы льда, упавшие с обрыва. Жаркое солнце быстро растапливало их на полпути к островам. Синяя вода, Данн знал, была ледяной, и только в солнечных лучах казалось, что она игриво приглашает окунуться: иди ко мне, будем вместе… Данн спросил Марианту, обняв любовницу сзади и уткнувшись лицом в ее черные кудри, не хочет ли она пойти вместе с ним «наверх» и дальше, в Центр. А потом еще дальше — увидеть тот невообразимый поток белопенной воды… Еще не закончив фразы, он мысленно укорил себя за предложение. Сколь унылыми покажутся Марианте болота и стылые туманы.

— На кого же я оставлю свой постоялый двор? — спросила она, что означало: «Я не хочу идти с тобой».

Тогда Данн сказал, что настанет день и ей придется последовать за ним. Несколькими часами ранее он ходил на берег моря. Через крыши крайних домов перекатывались волны.

— Взгляни-ка вон туда, — велел он, поворачивая голову Марианты за подбородок, так что ей пришлось посмотреть на далекий льдистый блеск — на ледяные горы. — Там, — сказал Данн, — давным-давно стояли великие города, сказочные города, не похожие на те, что есть сейчас… — Он понимал, что, слушая его, Марианта могла представить лишь деревни, которые видела на островах, а их городами не назовешь. — Нам трудно вообразить эти города; все, связанное с ними, на южном берегу погрузилось в болота.

Марианта откинулась назад, прижимаясь к Данну, потерлась головой о его щеку — он был высок, но она почти не уступала ему в росте — и игриво поинтересовалась, почему его так волнует прошлое.

— Прекрасные города с садами и парками некогда скрылись подо льдом и трясиной, — ответил Данн, — и сейчас происходит то же самое.

Она лишь передразнила его. И он засмеялся вместе с ней.

— Пойдем лучше в постель, Данн.

Уже три ночи любовники спали порознь — потому, объяснил он Марианте, что сейчас у нее была самая середина месячного цикла, то есть она могла понести. Каждый раз, когда Данн говорил подобное, она смеялась над ним и не верила. Марианта спрашивала, откуда он может знать такие вещи. И вообще, настаивала она, ей хочется завести от него ребенка.

— Ну, Данн, пожалуйста, пойдем.

И это стало еще одной причиной разлада между ними. Она хотела ребенка — чтобы удержать Данна при себе, чего ему вовсе не хотелось.

Марианта рассказала подругам и девушкам-помощницам о том, что говорил Данн о времени зачатия, а те передали это своим мужьям. Так однажды вечером один из рыбаков громко спросил у Данна (чтобы все слышали), правда ли, что он знаток постельных секретов.

— Постельных — нет, — возразил Данн, — а вот о том, когда происходит зачатие, я знаю.

В комнате было полно мужчин и женщин и даже несколько детей. К этому времени он уже познакомился с ними. Все они смотрели на Данна с одинаковым выражением на лицах — еще не враждебно, но уже почти. Он всегда ходил по краю, даже не желая этого.

И вот уже второй рыбак спросил:

— И откуда же ты набрался всей этой премудрости, а, Данн? И вообще, слишком уж это все умно для нас.

Ну вот, опять началось. Снова ставятся под сомнение не только последние его слова, но и все его рассказы, его приключения, его жизнь.

— В этом нет ничего сложного, — сказал Данн. — Если вы способны сосчитать дни между одной полной луной и следующей, то можете точно рассчитать интервалы между источениями женского плодородия. А дальше совсем просто. Пять дней в самой середине цикла — это те дни, когда женщина может зачать.

— Ты не рассказал нам, откуда это тебе стало известно. Так откуда же? Как так вышло, что ты знаешь это, а мы нет? — Это спросила женщина. В голосе ее звучало раздражение.

— Ты спрашиваешь, откуда мне это известно? Ну… просто известно, и всё. Многие люди знают это. Но только в некоторых местах. В этом-то и вся сложность, понимаете? Это и есть наша проблема: моя и ваша, и всех людей! Почему так получается, что ты приходишь в новое место, а там знают то, о чем в твоих краях и не слышали? Когда моя сестра Маара попала в армию агре (я рассказывал вам эту историю), тамошний генерал научил ее всевозможным вещам, которых она раньше не знала, но зато он и представления не имел о том, когда женщины способны зачать детей. Он, как и вы, об этом даже не слышал.

Данн сидел у большого прилавка, где стояли бочки с вином и ряды кружек. Он оглядывал посетителей, одного за другим, словно ждал, что кто-то из них сейчас встанет и расскажет еще что-то новое, и тогда все сложится в единую, понятную картину.

— Когда-то, — сказал Данн, — в давние времена, еще до того, как сюда пришел ледник, — и он указал в направлении ледяных уступов, — вся земля была покрыта большими городами и люди обладали великим знанием, которое пропало, погребенное подо льдом. Но отдельные крупицы этого знания потом все-таки обнаружили — там, здесь, еще где-то, — собрали вместе и спрятали в песках (пески были там, где сейчас болота). Однако целостное знание так и было навсегда утрачено, только в Центре оно сохранилось в большом объеме, но и то далеко не все. Вот как вышло, что в одном месте что-то знают, а в другом нет.