— Деваха, я не причиню тебе вреда, — черт бы его побрал. Сначала он оскорбил ее, а теперь еще и напугал. Ничто не может помочь. Ему придется все объяснить. В противном случае она никогда не поймет. — Я не хочу тебе этого говорить, но… однажды ночью я сражался с врагом. И меня взяли в плен.

Она быстро вдохнула.

Он отвел взгляд, стыдясь признаться, что был жертвой.

— Им нужна была информация о моих товарищах. Когда я отказался говорить, они… пытали меня. Две ночи.

Бита, которую она держала в руках, с грохотом упала на кафельный пол.

Он повернулся к ней.

— Я им ничего не сказал. Я никогда не предам своих друзей. Они жгли меня, резали, ломали пальцы, ломали ноги…

Она прикрыла рот дрожащей рукой, но из нее вырвался сдавленный всхлип.

Он шагнул к ней.

— Я не предал своих друзей. Я молился о смерти, чтобы не предать их.

— Мне так жаль, — выдохнула она.

— Мне не нужна твоя жалость, деваха.

— Но мне очень жаль.

— Черт возьми, я не хочу тебе ничего говорить, — он отошел в сторону. — Теперь ты будешь смотреть на меня, как на бедного слабака, который был настолько глуп, что попал в плен… — Нет, — она шагнула к нему. — Не смей винить себя. Это была не твоя вина.

Он застонал. А вот и терапия.

— Оливия, я сказал тебе это только для того, чтобы ты поняла, как высоко я ценю верность. Я скорее умру, чем предам своих друзей и семью.

Тебе было бы трудно найти такого же надежного человека, как я.

Ее рот дернулся.

— Или же скромного.

Он снова улыбнулся.

— Ну вот, видишь. Ты читаешь меня достаточно хорошо, так что я не думаю, что тебе нужны твои особые способности.

Она убрала кудрявую прядь за ухо.

— Может быть. Я не знаю. Это так… странно.

— Ты можешь мне доверять, деваха. Могу я увидеть тебя завтра вечером? Ее глаза встретились с его испытующим взглядом. Вожделение, с которым он боролся весь вечер, вернулось в полную силу. Он засунул кулаки в карманы толстовки, чтобы не схватить ее.

Господи Всемогущий, он хотел поцелуем прогнать все ее сомнения.

Его взгляд упал на ее розовый рот. Так что мягкий и сладкий. Все вокруг медленно стало окрашиваться в розовый цвет, что могло означать только то, что его глаза стали красными. Верный признак того, что он отчаянно хочет ее. Она облизнула губы, и он закрыл глаза, молясь о том, чтобы взять себя в руки.

— Хорошо, — прошептала она.

Слава Богу. Он открыл глаза и обнаружил, что ее взгляд скользит по его телу. Она хотела его. Ему не нужны были никакие эмпатические способности, чтобы почувствовать исходящий от нее жар. Он слышал, как колотится ее сердце.

Может быть, ему все-таки удастся украсть поцелуй.

Он шагнул к ней, опустив взгляд к ее ногам, чтобы его красные горящие глаза не испугали ее.

— Увидимся завтра, — она повернулась и бросилась в дом.

Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоить бушующую жажду.

— Оливия, — прошептал он просто потому, что ему нравилось это слышать. Ему нравилось, как ее имя слетало с его языка. Она была так прекрасна.

Уникальна. Стоит бороться за каждый шаг пути.

Его глаза медленно пришли в норму, и он направился к лестнице с нарастающим чувством победы. Она пыталась отвергнуть его, но он не сдавался и вышел победителем. В конце концов, судьба была на его стороне.

К тому времени, как он добрался до берега, Робби уже улыбался. Он увидит ее снова. Снова флирт. Снова смех.

Жизнь была хороша. Он нашел Оливию.

— Я думала, ты никогда не встанешь, — Хелен Сотирис нахмурилась, когда ее внучка пришла в кухню незадолго до одиннадцати часов утра. — Ты все еще плохо спишь? — Нет, боюсь, что нет, — зевнула Оливия. Она провела большую часть ночи, ворочаясь с боку на бок, снова и снова прокручивая в голове свою встречу с Робби Маккеем. И после того, как она воссоздала эту сцену дюжину раз, она начала фантазировать об альтернативных концовках. А что, если бы она позволила ему поцеловать себя? Она налила чашку горячего чая, пока бабушка сидела за столом и мелко резала лук.

Хелен закинула лук в миску, наполненную мясным фаршем.

— Ты все еще беспокоишься о том плохом человеке? Ты никогда не рассказывала мне о нем.

— Это не он, — это было положительной стороной в знакомстве с Робби Маккеем. Он полностью отвлек ее от мыслей об Отисе Крампе.

Оливия посмотрела на содержимое миски. — Это что, гамбургер? — Немного говядины, немного баранины.

Немного табуле, — Хелен очистила несколько зубчиков чеснока. — Разве ты не узнаешь начинку для долмадес? Оливия села напротив своей бабушки и отпила чай. Она могла бы солгать, но ее бабушка все равно узнает.

— Думаю, нет.

Хелен бросила на нее встревоженный взгляд.

— Ты ведь помнишь, как делать долмадес? — Не совсем, — прошло уже много лет с тех пор, как она в последний раз пробовала набивать виноградные листья. Ее попытки были всегда оказывались неаккуратными и однобокими.

Бабушка неодобрительно прищелкнула языком, нарезая чеснок.

— Как же ты станешь правильной женой, если не умеешь готовить? А что ты там с собой делала? — Я училась в колледже. Получила степень магистра. Пошла в Куантико для обучения.

Гоняюсь за плохими парнями, — она искоса взглянула на бабушку. — Ну, знаешь, обычные девчачьи штучки.

Губы Хелен дрогнули.

— Чтобы угнаться за тобой, нужен особенный муж.

Мысли Оливии тут же вернулись к Робби Маккею. Он определенно был особенным. Она пыталась отпугнуть его, но он не хотел сдаваться.

Хелен закинула измельченный чеснок в миску.

— Мне нужна свежая петрушка, — она схватила ножницы и направилась через заднюю дверь во внутренний дворик.

Оливия сделала глоток чая и заметила, что бутон красной розы раскрылся. Когда Робби ушел, она поставила ее обратно в вазу на кухонном столе.

Ее сладкий аромат соперничал с запахом лука и чеснока, которые готовила бабушка.

Она гадала, как долго продержится эта роза. И как долго могут длиться отношения с Робби. Через две недели она поедет с бабушкой в Хьюстон на рождественские каникулы. А потом она вернется на свою работу в Канзас-Сити. Казалось весьма сомнительным, что она снова увидит Робби, когда покинет Патмос.

Она вздохнула. Почему это должно ее беспокоить? В любом случае их отношения были обречены. Она никогда не сможет быть с мужчиной, которого не может читать. Она никогда не узнает, был ли он абсолютно правдив.