– Кажется, теперь я вас поняла.

На следующий день встретились снова. Там же. Опять якобы случайно. Но она, в тайне от себя, уже ждала. Пока ещё не желала встречи, просто… было бы неплохо, если бы он пришёл. В отель возвращались вместе. Брели по кромке белого песка, который, казалось, светился в темноте…

Потом он пропал. Ни на пляже, ни в столовой. Она решила, что уехал. Ну и ладно. Мог бы, конечно, попрощаться… Объявился через два дня. Смотрела, как он не спеша подходит, и вдруг поняла, что радуется – рада видеть его! Оказалось, уезжал в Гавану. С этой… Снова встречались по вечерам. И уже понимала – не случайно.

Она сразу поместила его в разряд интересных взрослых, поэтому заложенное природой женское сексуальное обольщение дремало где-то глубоко внутри. Разговаривали обо всём. Она спрашивала – он рассказывал. О Гаване, испанцах, о Фиделе, о смерти Че. Залив свиней, казармы Монкада. Хемингуэй, кошки, охотничье ружьё и палец босой ноги… Благодаря ему она стала иначе смотреть на этот остров, на обслуживающий персонал отеля – чёрных бедняков, приветливо улыбающихся отдыхающим господам.

Накануне отъезда неожиданно спросил посередине какого-то рассказа:

– А у тебя с Олегом серьёзно?

– Да. Серьёзно, – не задумываясь, ответила она, и разговор потёк дальше – ни малейшей заминки. И только ночью, рядом с Олежкой, прижимаясь к нему, спящему, повторяя своим телом изгиб его тела, она вдруг подумала: а смогла бы? хотела бы?

Она примеряла его к себе, как меряют одежду перед покупкой в магазине. Вот Олежка – лёгкий, молодой, весёлый, понятный до прозрачности, как платье летнее, по ветру развевающееся. Кружиться, танцевать, смеяться! А этот? Серьёзный, пожилой, лицо в морщинах – как тулуп дедовский, тёплый, длинный, добротный. Смешно – я и он… Улыбнулась, прижалась теснее к Олежке, такому родному и понятному, и заснула.

Перед отъездом обменялись телефонами, и он перестал для неё существовать – растворился в суете московской жизни.

А жизнь начала меняться почти сразу после приезда.

Олежка… До поездки Олежка был мальчиком на фирме, типа «подай-принеси». Повысили. И что-то в нём надломилось. Раньше – светлый и лёгкий, теперь – серый и нудный офисный планктон. Раньше в их съёмной однушке не протолкнуться – до поздней ночи друзья-приятели. Теперь куда что подевалось? Да, не москвичи. Ничего своего за душой. Окончили институты и зацепились, остались. Мозги вынес – чуть не каждый день твердил: «Как у всех должно быть!» Это значит брать кредит на ипотеку, покупать квартиру, машину. «Врастать надо!»

Вот и врастал… Обрастал костюмами, рубашками (как она ненавидела гладить эти его рубашки и брюки!), носочками, лосьонами и кремами для бритья, вечными разговорами – какой у кого портфель, какие часы и сколько стоят, какая машина соответствует его статусу… Обрюзг сразу, старше стал. Выдумал правила – как должно быть. Придёт вечером с работы, ужин должен его ждать. Именно – ждать! Не радуется, как раньше, если я что-то приготовила. Сам – к телевизору или за компьютерные игрушки. И пиво, пиво, бесконечное пиво. Он устал, он стресс снимает. Постель? Смешно! Надуется пива. Десять минут. А она всегда медленной была…

И как-то всё остановилось. Болото. Завязла. Бежать, лететь хотелось! Жизнь чувствовать, а не барахтаться в выдуманных проблемах.

Как-то утром… Он на работу собирался, а она сидела на кухне с чашкой чая. Зашел «пока» сказать. Подняла взгляд… Какой-то молодой мужик – незнакомый совсем. Короткая стрижка, дурацкий чубчик зализан набок, рубашечка белая, узкий чёрный галстучек болтается, брючки короткие, носочки белые выглядывают, портфельчик в руке. И это мой Олежка? Вихрастый, нечёсаный Олежка в рваных джинсах и свитерке на голое тело? И с этим незнакомым мужиком – ипотеку на полжизни? Уже раскололись – обломки… Склеить деньгами, детьми, конечно, можно. Но не соединить обратно в единое целое.

Навалилась тоска, безысходность.

Она сама ему позвонила. Сама предложила встретиться.

Он ни о чём не спрашивал, а она не рассказывала.

Думала, поведёт в кафе или в ресторан, была готова воспротивиться… Нет – просто пошли по улицам, бездумно и молча.

Промозглая тёмная мартовская Москва. Влага висела в воздухе, стараясь превратиться в снежную крупу – последним зарядом выплеснуться на мостовые. Огни окон, витрин – ярко в темноте. Бульварное кольцо – редкие силуэты людей между голых деревьев, мимо.

– Давай прогуляемся по Москве памятников? – предложил он.

«По памятникам Москвы», – поправила его про себя, но говорить ничего не стала. И только потом поняла, что он хотел сказать.

– Только к ним надо идти не с пустыми руками, – улыбнулся. – Зайдём в магазин. Здесь, за углом.

Стоял в очереди. Она ждала возле окна, прислушиваясь, как он перешучивался с продавщицей, и вдруг поняла, что оценивает его как уже что-то своё. Раздражает? Слишком фамильярен? Много внимания чужим, забыл про неё? Улыбнулась себе – вот интересно!

Купил крымский портвейн, пластиковые стаканчики и мандарины. Показывая на бутылку, пояснил:

– Как раз по погоде. Надеюсь, ты не против? Пойдём.

Она ещё не понимала – куда и зачем «пойдём». Но уже была готова куда угодно. Его уверенность и спокойствие позволяли не думать самой, только следовать.

Есенин. Грустный каменный мальчик – она почувствовала. Глоток сладкого тепловатого портвейна из пластикового стаканчика, раскрытая мандаринка на его ладони. Поймала себя на мысли, что хочется взять дольку с ладони губами.

Тёмные зигзаги пустынных переулков, маленький садик. Блок. Едва различим – тёмная пустота вокруг. Пахнуло одиночеством, неустроенностью. Глоток портвейна. Он что-то процитировал, кажется, про скифов – она не слушала. Старалась понять – зачем она здесь, рядом с этим памятником, рядом с ним?

Снова бульварное кольцо.

– Теперь сюда.

В глубине тёмного дворика – чёрная глыба.

– Гоголь. Походи вокруг. Где бы ты не стала, он будет смотреть на тебя.

Послушно пошла вокруг памятника. Гоголь сидел нахохлившись, закутавшись в плащ (или что они тогда носили?), казался усталым и больным. Безразлично следил за ней тяжёлым взглядом.

Оглянулась. Он не отрываясь смотрел на памятник, мелкими глотками прихлёбывая из стаканчика.

Стала проваливаться. Пахнуло холодом. Этот город – нагромождение каменных зданий, толпы незнакомых людей, угрюмо стоящие памятники… Почувствовала себя слабой и беззащитной среди этого холодного месива.

Чтобы жить в этом городе – надо его знать, тогда он примет тебя, – пронеслось в голове.

Он – поможет?

Не обращал на неё внимания. Губы шевелились, словно разговаривал с кем-то невидимым. Поняла. Он привёл сюда не для того, чтобы показать ей памятники. Ему самому нужно их увидеть, вспомнить, что-то сказать. Она – с краю. Если ей интересно, то может поприсутствовать, он – не против. Почему-то не задело, не обидело… Это его город – он здесь живет, он им дышит.