нет денег? Ганс крепко подсел на бензин. Цивильная Ирка, конечно же, бросила «вонючего токсикомана». Был часто бит жильцами – кому понравится вонь из теплоцентра и опасность пожара, да и детей страшно одних пускать мимо дыры в подвал, откуда торчит грязная рожа с пакетом у рта и стеклянными выпученными глазами. Подарком он стал для ментов. Зима. Ночь. Проникновение в булочную. Наряд выезжает по адресу. Разбито окно. Внутри беспорядок. На осколках стекла кровь, яркая на белом снегу, она каплями перевела милиционеров через дорогу. У подвального окошка лужица багровая. Внутри, за окошком, под тусклой лампочкой сидит грязный воришка с порезанной рукой и отсутствующим взглядом. Под журчание канализационных труб жует вчерашний батон. Как говорится, по горячим следам для раскрываемости и отчетности для нашей с вами безопасности. Вот уже таким и достался он нам в друзья. Пожив недолго у нас в подвале, как-то ночью шатался по этажам нашего многоквартирного дома. Где-то взломав коридорную дверь, которая служит преградой к дверям квартирным, украл диван. Кто-то из добропорядочных подглядел, как тащил улиткой Ганс спальное место в подвал. А в диване, довольно-таки не новом, якобы лежало две пары джинсовых новехоньких брюк. Брюки так и не нашли, а Ганс опять уехал в тюрьму. Как всегда, ненадолго, на полгодика.

И вот кончается бензин. На дне ведра совсем чуть-чуть.

– Ганс, сходил бы ты за бензинчиком, – говорит брат.

Ганс, как всегда, делает вид, что его здесь нет, что-то шепчет под нос и пронзительно всматривается в стену. Чтобы включить его сознание, надо отнять пакет или ударить посильнее. Это и делает Рома Крейзи. Только тут я понимаю, что он не галлюцинация. Он появился где-то полчаса назад. Наверное, мы забыли закрыть дверь. Он не мешал нам и даже не поздоровался. Корча злые рожи, он все это время ходил взад и вперед, меря своими большими шагами нашу маленькую камору. Он цивил, на нем чистые узкие джинсы, начищенные казаки сорок пятого размера и легкая кожаная куртка.

– А-а-а-а! – вопит Ганс, скорчив обиженную мину, и трет затылок, в который только что оглушительным шлепком звонко врезалась длинная и тяжелая ладонь Крейзи.

– Сука! – шипит Крейзи и уже слабее бьет Ганса в лоб.

Каркает смехом Молль.

– О! Привет, Крейзи! – радуется брат, и я понимаю, что этот длинноногий парень был глюком не только мне.

– Здорово. Все дышите, токсикоманы гребаные! – Умением выпучивать глаза Крейзи не уступает брату.

– Дышим, дышим! – говорит брат с улыбкой, приметив, что Рома под кайфом, спрашивает: – А у тебя есть чего?

– А тебе какое дело? – шипит Крейзи, как змея, сплевывает сквозь зубы в сторону брата – как ядом цыкнул.

– Тогда пошел вон отсюда! – гневно кричит брат и утыкается в пакет.

– Да и пошел ты! – рычит Крейзи и резко идет к выходу, походя дав еще одну затрещину Гансу, который под шумок снова приступил к дыхательным процедурам.

– Сука! – рычит Крейзи.

Покопавшись в карманах, он возвращается от двери к брату.

– На! – скорчив брезгливую мину, протягивает брату початую лафетку, кажется, реладорма.

Брат ухмыляется и начинает выдавливать колеса на ладонь.

– Свин, поделись! – первым подскакивает Молль.

Ганс тоже двигается ближе. Я же вижу, что колес мало, и даже не пытаюсь, но все-таки надеюсь.

– А у меня, кстати, в больничке можно таблеток вырубить, – говорит, облизываясь, Ганс, не сводя взгляда от ладони брата.

– Лечишь! – говорит Крейзи и смеется.

– Каких? – интересуется брат, поглаживая пальцем маленькие кругляшки таблеток.

Ганс подсаживается ближе и начинает тараторить:

– Да любых, я там с бабой, медсестрой, закорешился, хотел утром взять для вас, принести вам хотел, но она сегодня с обеда.

– Ну и когда взять можно? – спрашивает брат.

– Да хоть щас, пойдем сходим!

Брат протягивает Гансу две таблетки, тот молниеносно забрасывает их в рот и с довольной улыбкой жует. Брат, накопив во рту слюны, слизывает остальные с ладони.

– Сволочь ты, Свинья! – разочарованно говорит Молль.

– Ну че, Ганс, пойдем за колесами, – командует брат. – Но не дай бог обманул!

– Ну что ты! – возмущается Ганс как-то неуверенно.

– Мы с вами! – оживляется Молль, боящийся упустить колеса еще раз.

Разливаем остатки бензина по жестяным банкам. Ганс по старинке идет с пакетом. Бензин разъедает полиэтилен, поэтому, когда Ганс идет на улицу, он кладет в пакет какую-нибудь тряпочку, чтобы меньше капало. С этим был связан один забавный случай.

Мы дышали в каком-то парадняке прямо у лифта и случайно столкнулись там с дворовым бандитом Сашей Гольцыным. Он был пьян и явно скучал.

– О, бля, панки! – Он хищно улыбнулся и похрустел костяшками пальцев. – Опиздюлить вас, что ли?

– А какого хера?! – нагло спросил брат этого двухметрового парня в спортивном костюме с набитыми чужой болью огромными кулаками.

Гольцын захохотал, он любил наглость.

– Ну тогда покажите мне что-нибудь панковское, – миролюбиво сказал бандит, но добавил: – А то опиздюлю!

– Панковское? – брат хмыкнул. – Ганс, покажи человеку что-нибудь панковское.

Ганс сидел на корточках в углу, не имея к происходящему никакого отношения. Брат пнул его ногой.

– Ганс, а то опиздюлят! – сказал он громко и рассмеялся.

Ганс очнулся и посмотрел на Гольцына снизу вверх.

– Опиздюлю! – подтвердил тот.

Ганс задумался, сдвинув брови, а потом, улыбнувшись, раскрыл пакет с бензином, сунул туда руку и достал рваный носок.

Гольцын открыл рот, выпучил глаза, хлопнул себя ладонями по лицу, развернулся и пошел прочь, сопровождаемый нашим гоготом.

Мы вышли на улицу, нас пятеро, солнце, тепло. Даже жарко. Или душно? Мамки выгуливают детей. Во дворах тишина, и только птички поют. Рабочий день в разгаре. Проходим насквозь спокойный микрорайон серых хрущевок. И вот, перейдя Северный проспект, оказываемся на берегу Муринского ручья. Когда-то очень давно это была река, и чуть ниже по течению стояла и жила деревня Мурино. Ребенком я еще успел потрогать почерневшую загадочную древесину. Теперь там свалка строительных отходов. А в ставшей ручьем реке вместо воды теперь – густая канализационная жижа. Ручейная жижа делит наш район на две части вонючей берлинской стеной на ГДР и ФРГ. Так назвалось кем-то. Мы живем в ГДР. ФРГ ближе к центру, попрестижнее дома. Хотя я разницы не видел. Но, попадая во дворы ФРГ, мы часто бывали биты подлой западной гопотой. Больница на том берегу. Семиэтажное коробкой здание, с которого уже много лет падает облицовочная плитка, обнажая кривой рыхлый кирпич. А объявление, предупреждающее о падении плитки, уже давно выцвело и местами ободралось. Мы стоим и смотрим на коричневые грязные воды, текущие у наших ног.

– Черт! – говорит задумчиво брат.

Больница там, за ручьем. Раньше здесь были бревна мостком,