– Почти, – отвечает он.

– А… Круто, – говорю я.

– Случалось там бывать? – спрашивает он.

– Нет…

– Там красиво… Просторные, открытые равнины. Пологие холмы и горные хребты. Закаты просто райские, чувак.

– Правда? Люблю смотреть на закаты…

– Я тоже…

– Ну что ж, вот-вот прозвенит звонок, – говорит Старла, – так что увидимся на тренировке, мальчики. До встречи в школе, малыш Джонни. – Она подмигивает, сжимает мой локоть на прощание и идет прочь.

Ох.

Ух.

Пытаюсь шагнуть к лестнице вслед за ней. Не тут-то было. Похоже, в последнее время мои ноги решили жить отдельно от тела. Вот сейчас – приклеились к месту. Уэб пинает камешки. Тушит бычок. Надо что-нибудь сказать. Что говорят люди друг другу, чтобы подружиться? Не может быть, чтобы это было так трудно. Ох, вот погодка-то сегодня, верно? Лето будет жаркое. Нет. Ладони потеют, даже дрожат. Боже! О, карманы! Сую руки в карманы.

– Ты разговариваешь только тогда, когда рядом туалетная кабинка? – наконец спрашивает он и смеется.

– Ой. Ха-ха! Извини. Да… В смысле – НЕТ!..

Боже мой, Коллинз, ты совершенно не умеешь заводить друзей. То есть абсолютно.

– Ты мне снился этой ночью, – говорит он.

– Я… что?

– То самое. С ума сойти, верно? Я думал о том, что ты вчера говорил на уроке. Насчет цитаты из книги.

– А-а… (Что же я такое говорил?!) Она, понимаешь… крутая, в смысле. Про чайку. Ты прав… Ой, чуть не забыл!.. – Лезу в рюкзак и пихаю книгу ему под нос, он отшатывается.

– Ты чего?

– Прости. Я нечаянно… у тебя нет своего экземпляра, и я подумал, что можешь взять мой. Поскольку мы будем партнерами и все такое… для доклада, в смысле…

– Здорово, чувак. Спасибо…

– Пожалуйста… не за что…

Он листает страницы, улыбается. Косицы свисают на плечи. Его золотая кожа… по-прежнему поблескивает. Полные губы – такие красные, будто… Он смотрит на меня.

На этот раз не отвожу взгляда.

Он закрывает книгу.

– Это на самом деле прекрасно, правда…

– Да… действительно…

Запястья жжет.

Звенит первый звонок, заставляя нас обоих вздрогнуть.

– В общем… – говорю я.

– Наверное, увидимся на уроках, – говорит он.

– Ага, до встречи…

Вбегаю внутрь. Ноги движутся, а мозг явно не хочет, и, о боже, приходится тащить его за собой силком. Его глаза – не два Млечных Пути, они – две черные дыры-воронки, и определенно превращают мой мозг в спагетти.

О боже, о боже, о боже, это не к добру. Не к добру все это.

9

– Каково ваше определение любви?

Вот ведь! Даже если сама Земля не прикончит нас через пять лет, мистер Дулик успеет сделать это раньше. Он произносит вслух каждое слово, выводя его на доске, – еще одну цитату из «Чайки по имени Джонатан Ливингстон»:

«Не одиночество его мучило, а то, что чайки не захотели поверить в радость полета, не захотели открыть глаза и увидеть!»

– Боже, какая великолепная поэзия в этих словах! – говорит он, всецело поглощенный меловыми завитками.

Только больше не плачь, пожалуйста.

Он хлопает в ладоши, призывая всех к вниманию. Скотти, который задремал, опустив голову на руку, подскакивает.

– Любовь, – говорит мистер Дулик. – Что она для вас?

Сюзанна Левин высоко поднимает руку.

– Да, мисс Левин?

– Мой брат, – говорит она. – Когда я навещаю его.

Мистер Дулик идет по проходу, приложив руку к сердцу. Останавливается перед ней. Глаза учителя моргают, увеличенные стеклами очков.

– О, конечно, да, – говорит он. – Да. Твой брат, Сюзанна. Да. Уже в одном этом примере несколько разных типов любви, сестра. Расскажи нам подробнее, – возводит очи, по-прежнему прижимая одну ладонь к сердцу, а теперь еще взяв мисс Левин за руку. Непонятно, он уже плачет или еще нет. С этого ракурса трудно разглядеть сквозь густые кустистые бакенбарды.

– Ну… он… любил нашу страну, – говорит она. – Как солдат. Любил служить… – И теребит серебряные солдатские жетоны, висящие на шее.

– Да, да, верно, сестра, так… и… что еще? – Его взгляд в один миг облетает класс. Клянусь, это похоже на службу в баптистской церкви.

– И… и… когда мы навещаем его… его могилу… я люблю его… я скучаю… по нему.

Ну, вот и началось. Плывем по реке слез. Старла, которая не поддерживает войну во Вьетнаме, поглаживает ее по спине. Да и никто из нас не поддерживает. Сюзанна – одна из множества причин. В прошлом году она была сплошь хиппи, улыбки и солнечный свет. Потом ее брата убили где-то во Вьетнаме, и улыбка обратилась в черноту. Иногда она начинает плакать вовсе без причины и, как поговаривают, бродит по ночам во сне по дому, ища погибшего брата.

Мистер Дулик закрывает глаза, делает глубокий вдох.

Я бросаю быстрый взгляд на Уэба, который сидит, сложив руки на коленях. Он неподвижно смотрит прямо перед собой. То ли молится, то ли прикидывает, как захватить мир. Так сразу и не скажешь.

– Кто-нибудь еще хочет сказать? – спрашивает мистер Дулик, скользя по классу.

Вскидывает руку Скотти.

– Да, мистер Дэнфорт?

– «Плейбой».

Кретин. Готов поклясться, он вообще разговаривает словами не длиннее двух слогов. Обезьяны довольно ухают, девчонки верещат, но мистер Дулик и ухом не ведет.

– Ах да, совершенно иной тип любви. Расскажите поподробнее, друг мой.

Он присаживается на край своего стола и складывает руки на груди. Полиэстеровая рубашка натягивается, чуть расходится посередине, так что видны клочки волос на груди, выглядывающие в просвет.

– Э-э… наверно… и так понятно… ну что вы, в самом деле!..

– Вы сами подняли данную тему. И ответ хороший, кстати. Почему для вас это означает любовь?

– Я имею в виду… ну… женщины же, чувак. – Скотти руками рисует перед грудью два здоровенных полушария. – Тут много чего можно любить!

И дает пять Обезьяну, сидящему рядом. Ближайшие из девчонок хихикают.

– Ладно, мистер Дэнфорт, я интерпретирую ваше высказывание: половая любовь. Важный аспект человеческого развития. Стимуляция – это хорошо, но половая любовь – она глубже, чувственнее… контактнее…

Еще две секунды – и я вылечу за дверь не хуже Флэша. Терпеть не могу эту хрень.

– Что именно в половой любви делает ее более глубокой? – спрашивает тем временем Дулик.