— Подумаешь, наелся сливок и блеванул

Нолик даже поперхнулся от неожиданности, и Геня долго стучала ему между лопаток.

— Се человек, — сказал он наконец, блистая слезами на ресницах.

— Се Борис.

— «Борис» — надо говорить.

— Почему? — с наигранным простодушием высшего спросил Нолик.

Борис смерил Нолика презрительным взглядом. Он был сам себе голова и терпеть не мог авторитетов, Нолик же, как он понял, слыл здесь авторитетом.

— «Боря» — значит «Борис».

— О, — усмехнулся Нолик, поворачиваясь к Гене, — да я вижу, здесь мир стоит. Простой, но целый, — и к Борису: — Но, смотрите, первый же случайный автомобиль может разнести его в щепы, ходите осторожно. Я так и вижу: он из-за угла…

Геня тихонько ущипнула Нолика повыше локтя. Не понимая, что на три четверти его речь — путеводитель по русской словесности, она увидела здесь намек на автомобиль как на возможное приданое Лили.

— Пойдемте же, пойдемте на кухню. Мне надо Пашку кормить. Будьте сегодня моим пажом.

На кухне Нолик опять подъехал к Пашке с разговорами. На этот раз с большим успехом. Растягивая ложку на несколько глотков, пуская фонтаны бульона и слюней на стол и на рубашку, Пашка дал настоящую пресс-конференцию.

— Кем ты будешь, когда вырастешь большим?

— Совсем большим?

— Да.

— Вот таким большим? — Пашка развел руки в стороны, оставив ложку плавать в тарелке.

— Да. А может быть, даже еще больше.

— Тогда вот таким? — Руки его раскинулись по вертикали. — Как слон?

— Ну, предположим. Или как дом.

— Нет, я хочу быть как слон. — Это насмешило его, и он начал «гыкать» и смеяться, приговаривая: — Я буду, как слон! Слон больше, чем дом!

— Слушай, парень, ешь и не дури, — сказала Геня, но Пашка долго не мог успокоиться, и Гене пришлось на него цыкнуть.

Нолик же продолжал:

— Скажи, Павлик, а какая девочка у вас в классе самая красивая?

— Никакая, они все противные.

— А ты их бьешь?

— Да!

— А у тебя есть друг?

— Да, есть!

— А как его зовут?

— Арье.

— А он тоже бьет девочек?

— Да!

— А у вас есть в классе дети, у которых текут сопли?

— Но-о-лик, — сказала Геня.

— Есть, арба[20], — ответил Пашка.

— Ну, а как зовут вашу учительницу?

— Моника.

— А у нее на каждом пальчике по колечку?

— Нолик, умоляю, вы развращаете мне ребенка.

Поскольку хозяин мухой прилип к стеклу, гости постепенно сгруппировались вокруг Гени на кухне. Лиля хлопотала вместе с ней у плиты и даже была в фартуке. Нолик теоретизировал на уровне поваренной книги. Борис стоял, скрестив руки на груди, третью, воображаемую, он держал на эфесе шпаги.

Вняв совету Нолика, Геня решилась разнообразить меню еще «подливкой по-сефардски» — помидорами, жаренными в масле с мукой, луком и перцем. «Все специи годятся, давайте всё, что есть». Нолик также получил фартук и нож в руки.

— Я превосходный шпажист, ни одна хозяйка не владеет орудиями колющими и режущими лучше меня. — Он со стуком отсекал от длинной зеленой стрелы крошечные цилиндрики и съедал белый корешок, но прежде галантно предлагал его девочкам. — Что делать, я лакомка, — говорил он в свое оправдание.

— Лакомка!.. — восклицала Геня, приседая и шлепая себя обеими руками по коленям, словно вот-вот прыснет от смеха. Борис же бубнил, невнятно, монотонно, как первобытный воин: «А теперь полакоми свой глаз, а теперь полакоми свой глаз». — Только не заставляйте меня убедиться в том, что вы и в своей холостяцкой обители готовитесь к обеду с таким тщанием.

— Упаси Бог, Генечка, чтобы я вас заставлял. И потом, с чтением я действительно редко готовлю, не люблю делать одновременно два таких важных дела. Мой девиз: Лукулл обедает у Лукулла… Боже мой, Илана! Ужасная женщина, что она делает!..

Тарелка, накренившаяся, как кузов самосвала, застыла в воздухе — Лиля, кончив нарезать помидоры, собиралась плюхнуть их на сковородку.

— Поставьте на место. Вы бы сейчас все испортили. Вы что, не знаете, что прежде их нужно промыть? Смотрите.

Нолик пустил струю воды и под ней пальцами стал перебирать каждую дольку, высмаркивая ее и делая полой. Глядя на соскальзывающие в раковину розовые в зеленых зернышках сопли, Борис вдруг сказал:

— Так и рот с выбитыми зубами промывают.

Нолик не нашелся что ответить. Лишь заглянул Борису в глаза, демонически улыбаясь и трепеща бровями, — словно заглянул ему в душу. Геня принялась жарить лук, и через минуту квартира наполнилась его медвяным духом.

Лиле — чей тип был «некокетливая», чей статус был «подруга, помогающая подруге», чья претензия в этом мире в лучшем случае исчерпывалась словами «…но у меня добрая душа», — Лиле Борис, в общем, понравился. Симпатичный, современный, но при этом вполне мог быть человеком трудной судьбы, которому нужен просто хороший друг. Печально, что Лилин тип своих симпатий обычно ничем не обнаруживает. Ни на кухне, повязанная фартуком, ни сидя за столом, она так ни разу и не повернула в его сторону свой негритянский носик. Геня уж старалась и так и сяк: усадила их рядом, сама села на уголочке:

— Ну, мне и на углу не опасно, не то что некоторым.

Благодаря этому Вайс и Шварц оказались лицом к лицу по разным сторонам, четвертой своей стороной стол примыкал к стене — как пианино.

Геня планировала культурно поставить сухарь (из Кремизана), но в последний момент передумала — махнула рукой на культуру и вспомнила про водку в шкафу (не холодильном).

— Провалы в памяти разрушают виды на семейное счастье, — многозначительно понизив голос, сказал Нолик.

— «Водка Петровка, белая головка, — читал Борис. — Импортируется из Ашкелона».

— Ну, мальчики, за что выпьем? Кава, ты хозяин, тост.

— За красивых дам, — сказал Кварц и… тихонько пукнул.

Но это всегда случается именно так, дорогой читатель: не к месту, неожиданно и неприлично. И поверьте, мы бы этого тоже не заметили, если б при этом у Кварца не вырвалось: «Ой, слиха»[21]. Геня же сказала: «Скандал в благородном семействе».

— А за некрасивых? Что до меня, — Нолик повернулся к Лиле и продолжал с уже отмечавшейся нами дрожью в бровях, — то я пью просто за дам. Каждая из них прекрасна. За прекрасных дам.