После первой, второй и третьей гости молча трапезовали. Утолив первый голод и налив в четвертый раз — хотя и не выпив, — закурили. Лиля на всякий случай отказалась от предложенной ей сигареты. Нолик набил трубку.

— А почему бы вам не перейти на пайп? — великодушно обратился он к жалкому парии Шварцу.

— Что? Куда перейти? — не понял пария.

— Этот человек, Нолик, невежа, не обращайтесь к нему, — сказала Геня. — Мне стыдно, что у меня такой муж. — Она выдержала паузу, прежде чем закончить мысль: — Чтоб человек не знал английского языка.

— Мне хватает иврита, — буркнул Кварц.

— Молчи, невежда. Я даже не могу сходить с ним в кино без того, чтобы на нас не шикали. Надо переводить ему каждое слово.

— Но ведь, кажется, есть специальный кинотеатр. — Нолик не сказал «для убогих», но прозвучало это так. — Ну, как его?

— «Исходус», — подсказала Лиля.

— Да-да, у него какое-то смешное название.

— «Эксодус» надо говорить, — поправил Борис, — и не будет тогда смешно.

Лиля покраснела.

— Ах, что вы, это ужасно, — сказала Геня. — Одна публика там чего стоит.

Лиля, не пропускавшая ни одного фильма с русским переводом, посетовала на отсутствие мест, где можно «приятно провести вечер» — она хотела сказать «нам несемейным», но воздержалась. И тут Нолик привел в движение магнетические силы своего ума:

— Я слышал, что в Тель-Авиве открылся клуб людей трудной судьбы. Имени Максима Горького.

— Ваш острый язычок режет без ножа, — заметила — очень правильно — Геня.

Борис же тоже правильно заметил:

— На каждый острый язычок есть еще более острый ножичек.

Выпили по четвертой и закурили снова. В те головы, что были послабее, уже начал ударять хмель. Геня кокнула на кухне тарелку. «На счастье, на счастье», — закричали все, только Шварц промолчал: он был скупенький. Кончив убирать посуду, перемазанную майонезом, кохавчиками, пеплом, хацилим, Геня стала обносить первым блюдом — бульоном, в котором плавал макаронный клинышек бабки. Это был прямой вызов Архимеду. Размеры клинышка не влияли на уровень бульона в тарелке. Нолик тут же заметил, что ему «слишком много бульона». Для Кварца это послужило сигналом к реваншу.

— Ей, видите ли, из-за меня в кино неудобно… Да мне из-за тебя за столом с людьми сидеть неудобно — все сама съедаешь.

Борис, напротив, держался мнения, что хозяйке «больше всех за столом магия».

— Магия ла[22], магия ла, — твердил он заплетающимся языком. — Она больше всех трудилась.

Геня быстро сменила тему разговора:

— Хватит вам над хозяйкой смеяться… Лиля, а что ты сегодня такая скучная. Устала миллионами ворочать? Лилечка у нас в банке трудится. Научила б, как разбогатеть.

Лиля постучала перстами в грудь — условный знак пищеводу поторопиться, — после чего сказала:

— Ну, есть разные тохниёт. «Итрон матаим», например, хорошая. Значит, ложите на программу схум ад арбат алафим и уже через год можете выбрать восемь тысяч, и еще вам дадут алваа. Или можно купить ниярот эрэх[23]— это тоже хорошо. А еще есть ле-зугот цаярим[24], это вроде как машканта…

— Ну, тебе-то машканта ни к чему, тебе твой дядя такой дворец отгрохал…

Однако Лиля была не из тех, кто строит свое счастье на лжи.

— Мистер Джона Полляк мне не дядя. Он мой покровитель.

— Не важно. Иногда чужой человек такое сделает, что куда там родному дяде. Квартира, — Геня начала загибать пальцы, — машина к свадьбе, а дети пойдут… Да ты что, мать, бездетный — он же тебе состояние оставит, эх!..

Геня говорила убежденно. Нолик только покачал головой:

— Так вот она какая…

— Так вот она какая, большая-пребольшая, — промурлыкал Борис.

— Нет, кроме шуток, Иланочка, — сказал Нолик, — ежели бы я да был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, я бы сию минуту на коленях просил любви и руки вашей, — и он действительно продемонстрировал, что было бы, если б он отвечал всем этим требованиям.

Кварц засмеялся.

— Смех без причины, знаешь, признак чего? — строго сказала Геня. Она, конечно, не могла знать, что рассмешило мужа: муж вспомнил, как тремпистка сегодня говорила ему: «Не ври, вы, русские, на нас женитесь только из-за приданого».

— Увы, — со вздохом продолжал Нолик, — я никак не могу просить вашей руки. Я заклятый мисогамист. — Он поднялся с колен и, став позади Бориса и Лили, уснастил их плечи, два внешних плеча, эполетами своих пальцев. — Мисогамист, Иланочка, — это такой мужчина, который не готов свою возлюбленную низвести до положения няньки, прачки, кухарки. Это вариант для Иланочки. Тебе же, муж чести и совета, — имелся в виду Борис, — скажу иное. Мисогамист — это тот, кто не желает закабалять себя союзом с нянькой, прачкой и кухаркой. Никогда, никогда не женись, мой друг, — вот тебе мой совет. Не женись до тех пор, пока ты не перестанешь любить. Женись стариком, никуда не годным. А то пропадет все, что в тебе есть хорошего и высокого. Все истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением…

Правду сказать, Борис и вовсе на него не смотрел, а сидел бледен и прям. Он был жестоко пьян.

Известно, что хмелеют, как и пьют, — по-разному. Интересно, однако, было бы установить зависимость между первым и вторым. Нолик опрокидывал, будто пил с локтя, отставив его под прямым углом: поручик Ржевский. Борис сперва долго созерцал рюмку на свет, зажмурив один глаз — прицеливался; глотая же, производил горлом звук — стрелял. Он и ел-то не как все: ковырялся, что-то браковал, оставляя на краю тарелки, что-то выуживал потом изо рта и клал в ту же кучку. После нескольких рюмок он побелел, насупился и осуждающе уставился в стенку.

Кварц Шварц пил, и были ему эти рюмочки, что слону дробина. Да тут еще мысль о предстоящем рандеву.

Девочки пили и пьянели тоже по-разному, но у них это получалось как-то по-своему, по-женски. Геня на подмостках многотысячного театра вдыхала аромат искусственной розы. Лиля выпивала буднично: хозяюшка, пьющая следом за хозяином.

— Но, Нолик, дети! Как же без детей! — воскликнула Геня. — Дети это же всё.

— Генечка, вы превратно меня поняли, я не против того, чтобы мужчины имели детей, я против того, чтобы они имели жен… — Геня сделала такие страшные глаза, что у Нолика душа ушла в пятки, во всяком случае, он укатил на попятный двор: — Разумеется, это мнение одной стороны. Не вредно выслушать и другую. А что Иланочка думает?