не врешь? С чего бы я должна верить твоим словам?

Джинн презрительно фыркнул.

– Всегда одно и то же. Каждый раз вопросы. – Он снял серьги и принялся полировать их об чешуйчатый жилет. – Мне запрещено говорить неправду хозяину.

Вот это да… Великолепно!

– Так, значит, каждое твое слово – правда? Тебе запрещено меня обманывать?

– Мне нельзя говорить тебе неправду.

Я снисходительно улыбнулась. Разницу между «говорить неправду» и «обманывать» я прекрасно знала. Придется глаз с Мермера не спускать.

– Если б я мог солгать, зачем мне рассказывать, что я могу исполнить твои желания, и исполнять их на самом деле?

Я засмеялась.

– Здорово подмечено! Ты не сделал бы для меня ничего хорошего, если бы тебя не вынудили. Доброты в тебе нет ни капли.

Джинн нахмурился и энергично отряхнул руки и плечи, словно доброта могла его как-то запятнать.

Мне нужно было выведать еще кое-что, и, судя по характеру Мермера, существовал лишь один верный способ добыть у него информацию – уколоть гордость. Задира есть задира, зеленый или нет.

– Откуда мне знать, что ты сможешь исполнить любое мое желание? Наверняка ты способен не на все, существуют и ограничения.

В груди Мермера зародилось громоподобное рычание. В дальних углах подвала послышались шорохи. Наверное, это мыши в ужасе прыснули по норам.

Джинн вскинул руки.

Из правой его ладони появился бурлящий водяной шар, на поверхности которого закручивалась воронка. Вспенились волны, оросив мое лицо брызгами океана. Я увидела корабли: финикийские галеры и греческие триеры[2], ряды рабов отчаянно тянули весла, несясь навстречу собственной гибели в магическом водовороте.

На другой руке джинн наколдовал шар огненный. И не просто огненный – он состоял из жидкого пламени, в котором кипели куски расплавленной породы. Это была лава! На ладони Мермера извергался вулкан. Я придвинулась, чтобы рассмотреть поближе, и, несмотря на обжигающий лицо жар, увидела, как огонь поглощает целые города и деревни, испепеляет леса, словно спички.

Зеленые глаза джинна полыхнули яростью. Он с силой хлопнул в ладоши, соединяя шары. Взрыв пара отшвырнул меня на койку, однако я совсем не пострадала.

Когда я стерла с глаз влагу и мусор, Мермер по-прежнему был в подвале: он отвернулся от меня и скрестил на груди руки, надувшись, как обиженное дитя.

Зазнайка!

Уж я-то знаю, как с такими обращаться.

– Весьма впечатляюще, Мермер.

Джинн склонил голову, но не произнес ни слова. Он все еще стоял ко мне спиной.

– Ты так силен, – заворковала я, – твоя мощь невообразима.

Медленно-медленно Мермер развернулся в воздухе, чтобы видеть мое лицо. Нижняя губа джинна все еще выпячивалась, демонстрируя хмурое безразличие, но я знала, что добилась его внимания.

– Ты родился джинном? И всегда им останешься?

Мермер вытащил из-за пояса маленькую фляжку, откупорил ее, вытряхнул на ладонь несколько капель густой жидкости и принялся натираться. Запахло эвкалиптом.

Интересно, а джиннам женского пола такое нравится?

– Ну так что же?

– Нет и еще раз нет, – ответил Мермер.

– Что это значит?

Джинн намазал снадобье прямо на блестящую лысину.

– Нет, на свет я появился не джинном. Я родился принцем столь прекрасной и великой империи, что скудоумный птенец вроде тебя не в силах постичь ее могущества.

Я слишком напряженно размышляла о том, что означало его второе «нет», и мне было не до оскорблений.

– Кто же превратил тебя в джинна?

Похоже, этот вопрос пробудил спящее чудовище давно забытых воспоминаний.

– Чародей, – наконец ответил Мермер.

Мне показалось, что это не вся правда, но, посмотрев ему в глаза, я решила – бог с ним.

– Так ты когда-нибудь перестанешь быть джинном?

– Когда наступит конец света.

– То есть никогда.

Кустистые брови выразительно приподнялись.

– Безмозглый птенец.

Вспомнив, как столкнулись и взорвались огненный и водяной шары, я решила не настаивать. Тема для джинна явно была не из приятных.

– Ты говорил о братьях. Сколько их у тебя? Ты самый старший брат, самый младший или средний?

– После пяти тысячелетий это уже неважно, – фыркнул Мермер.

Я подождала.

Он снова повернулся ко мне.

– У меня два брата. Они родились раньше меня.

Я кивнула.

– Младший всегда остается младшим. У меня три старших сестры, я точно знаю.

Мермер убрал склянку с мазью обратно в пояс.

– Ничего ты не знаешь. Когда ты поймешь хотя бы это своим недоразвитым женским мозгом? Ты не знаешь ничего.

Я вскочила с койки и посмотрела ему в глаза.

– Я уже многое разузнала о джиннах и желаниях, так-то вот!

В глазах его сверкнул лукавый огонек.

– Есть и то, чего ты не знаешь, – заявил он голосом таким бархатным, что у меня мурашки поползли по коже. – Твои желания тебя и сгубят.

– Ты с ума сошел, – засмеялась я.

Очи джинна загорелись ядовитым пламенем.

– Они станут тебе погибелью. Еще до того, как ты закончишь, дух твой станет умолять тебя избавиться от меня, но это будет не в твоей власти. Жадность одержит верх. Тебя поглотит страсть к золоту. Раковой опухолью проникнет в твое тело и душу и доведет до безумия и смерти.

Я сделала глубокий вдох, потом еще один. Горячие возражения, что рвались из меня, бог знает почему застыли на губах, сердце гулко ухало в груди.

Мермер нес какой-то вздор, так с чего мне об этом переживать?

Наконец я взяла себя в руки и выпалила:

– Если думаешь, что такова моя судьба, ты меня совсем не знаешь. Ты вообще меня не знаешь, даже имя мое тебе неизвестно. Уж я не настолько глупа, чтобы дать желаниям себя поработить, превратить в жадного и мерзкого человека. Догадываюсь, что другие могли дать слабину, но со мной ничего подобного не случится.

Губы Мермера растянулись в улыбке от одного зеленого уха до другого. Шипя, как спущенный резиновый мяч, он уменьшился в размере и втянулся в свою жестянку.

– Все так говорят, – ухмыльнулся джинн на прощание.

Он закрутил за собой крышку и с тихим свистом плотно ее закрыл. Высвободившийся ключ перевалился за борт и ерзал там, пока тоже не встал на место.

Мермер вернулся в свое обиталище, оставшись наедине с собственными мыслями.

Я уселась на койку в темном подвале и тоже призадумалась.

Глава 9

Страсть к золоту поглотит тебя.

Доведет до безумия и смерти…

Слова Мермера эхом отзывались в моих ушах. Язык отравляла горечь, будто я только что хлебнула ядовитого снадобья.

Жадность? Безумие? Что за вздор, это же я! Страсть к золоту… Мама бы решила, будто речь идет о чем-то непристойном. Хотя уж кто испытывал к золоту страсть,