Если, напротив, он обнаруживает талант, то к концу второго года становится схоластиком, то есть его посылают в одну из многочисленных школ ордена, где он должен всецело отдаться научным занятиям в течение долгих лет. Сначала он проходит гимназический курс, затем на протяжении трех лет изучает философию. После этого его обычно посылают в течение некоторого времени быть учителем. Если он обнаружил способности, его допускают к изучению богословия, которое отнимает у него по меньшей мере еще четыре года. Заключением и венцом второго периода занятий является рукоположение в священники.

Однако посвящение еще не дает ему права немедленно начать исполнять священнические функции. Разрешение на это он получает лишь по истечении годичного срока, после того как он, принеся три монашеских обета — бедности, целомудрия и повиновения, вступит в разряд духовных коадъюторов. Но даже в качестве духовного коадъютора он не принадлежит еще к Обществу Иисуса в строгом смысле слова. В Общество он принимается лишь после допуска к профессии, то есть к торжественному принесению не только трех монашеских обетов, но и специальной присяги верности, которая связывает Общество с папой.

Из этой необыкновенно точно урегулированной системы подготовки само собой вытекает иерархическое расчленение ордена. Он делится на четыре класса: 1) схоластиков, то есть студентов в собственном смысле слова, потому что новиции, подвергающиеся искусу в домах ордена, еще не считаются членами Общества; 2) светских коадъюторов; 3) духовных коадъюторов; 4) профессов[17]. В известных случаях к этим четырем классам может присоединяться пятый класс «индифферентов», то есть таких членов ордена, относительно зачисления которых в тот или иной класс Общество еще не успело принять решения.

Раньше думали, что под именем «индифферентов» разумеются иезуиты в коротком платье, то есть тайные иезуиты. Но это заблуждение. Правда, при Игнатии было два случая, когда высокопоставленные лица некоторое время скрывали свое вступление в Общество, чтобы спокойно привести в порядок свои личные дела. Но тайных иезуитов, всю жизнь скрывавших свою принадлежность к ордену, никогда не существовало.

Эта армия, состоящая из четырех разрядов, естественно, нуждается в крепкой местной и центральной организации. Нижнюю степень первой образуют обыкновенные поселения, резиденции и миссии; затем более крупные орденские дома, коллегии, новициаты и дома профессов. Эти поселения и дома сгруппированы в провинции, во главе которых стоят провинциалы. Наконец, провинции образуют так называемые ассистенции. Стоящие во главе этих ассистенций ассистенты являются не местными должностными лицами, а членами центрального правительства и имеют свое местопребывание в Риме.

Сказав об ассистентах, мы уже назвали один из важнейших органов генерального штаба Общества. Кроме ассистентов в состав штаба входят: адмонитор, то есть приставленный орденом к генералу контролер; далее, помощники генерала, среди которых на первом месте стоят генеральный секретарь и генеральный прокуратор — министр финансов ордена. Но душой всей организации является генерал, избираемый пожизненно. Один облеченный правом повелевать, он неограниченно руководит всеми действиями ордена и выбирает всех должностных лиц ордена, за исключением ассистентов и адмонитора. Кроме того, он полновластно распоряжается всем имуществом ордена и разрешает своими приказами, имеющими силу закона, все вопросы, которые не требуют изменения конституции ордена. Как единственный представитель ордена во внешних делах, он руководит всеми переговорами с верховным военным главой, папой, и со всеми светскими державами, с которыми орден имеет отношения.

Принимая все это во внимание, мы могли бы вместе с иезуитом Марианой назвать конституцию ордена абсолютно монархической. Но: 1) генерал в принципе не несменяем; 2) он в принципе ответствен перед орденом; 3) в известной мере он находится под контролем общества, которое назначает ему, в лице его духовника, адмонитора, то есть контролера или советника. В этом заключалась возможность ограничить власть генерала. Но Игнатию, конечно, была чужда подобная мысль: иначе он не сделал бы эту систему контроля почти иллюзорной, дав одному только генералу право созывать генеральную конгрегацию во время своего правления.

Фактически генерал, в силу конституции, правит орденом почти так же самовластно, как главнокомандующий командует своими войсками. Правда, это самодержавие соединяется со своего рода парламентом, генеральной конгрегацией, составлявшейся из провинциалов и известного числа депутатов от каждой провинции, которые выбирались почти исключительно среди иезуитов высшего класса, профессов. Этот парламент, прежде всего, имеет право в случае вакантности поста генерала выбрать новое правительство, то есть избрать нового генерала, новых ассистентов и нового адмонитора. Во-вторых, он образует высшую законодательную власть ордена, и, в-третьих, он один может распускать поселения ордена. Но так как он может самостоятельно собираться только в случае смерти генерала, то он не составляет, подобно генеральным капитулам других орденов, противовеса власти генерала и действительно имеет в первое время очень небольшое значение. Еще менее генерал может опасаться собрания провинциальных прокураторов, которое с 1581 года собирается каждые три года, так как это собрание носит исключительно осведомительный характер. Таким образом, Мариана прав в своем суждении о правительстве ордена в его первоначальном виде. Орден в том виде, как его создал Игнатий, действительно представлял собой абсолютную, самодержавную монархию.

Этот строгий абсолютизм был, конечно, лишь следствием самой природы ордена. Раз орден должен был быть всегда к услугам папы, в полной боевой готовности, он должен был подчиняться единой власти, должен был от первого человека до последнего преклоняться перед единой верховной волей — от крайних пределов Азии до берегов Бразилии. Это единство верховной власти было легко провести в статутах, но трудно применить на практике. Игнатий старался достигнуть этого: 1) организацией письменных отношений между главой ордена и членами, 2) железной военной дисциплиной.

Уже в его время письменные сношения внутри ордена играют очень важную роль, как ни в одном из европейских государств. Уже при нем существует настоящее правительство кабинета; Игнатий не пренебрегает никакими осведомительными средствами, пользуясь даже «денунциациями», то есть тайными донесениями, как бы ни предосудительны они были с точки зрения морали. Но в его глазах дисциплина еще важнее. Подчиненный должен смотреть на старшего, как на самого Христа; он должен повиноваться старшему, «как труп, который можно переворачивать во всех направлениях, как палка, которая повинуется всякому движению, как шар из воска, который можно видоизменять и растягивать во всех направлениях; как маленькое распятие, которое можно поднимать и которым можно двигать как угодно».

Излишне напоминать, что все это лишь основные принципы военной дисциплины. Однако следует заметить, что зародыш этих принципов мы можем найти в истории монашества еще задолго до Игнатия: уже древний Бенедикт Нурсийский[18] настаивает на том, что в аббате нужно видеть наместника Христа; уже Франциск Ассизский[19] предписывает повиновение трупа; именно у него и взял Игнатий это знаменитое сравнение. Нова у Игнатия не идея, а тон, с которым он предлагает ее. При внимательном отношении нельзя не прийти к заключению, что никто не придавал субординации и повиновению так много значения, как Игнатий. Он развил целую теорию повиновения, в которой различает три степени: 1) подчинение действия, 2) подчинение воли, 3) подчинение ума. Последняя степень является наивысшей потому, что отречение от собственных убеждений есть самая трудная жертва, которую можно требовать от человека. Но именно поэтому она и составляет отличительный признак совершенного иезуита, цель и венец долгого воспитания, которому орден подвергает своих учеников.