Вуаль сама по себе не страшная и не плохая. Это просто другой вид пространства. Но энергия здесь темная и угрожающая. Я уже хочу попросить маму вернуться, но не успеваю, а она хватает меня под руку и тащит через порог, к кладбищенским стенам. Хотя я не пересекала при этом Вуаль, все равно кажется, будто мы шагнули из одного мира в другой.

Внутри, прямо за воротами, стоит группа туристов. Гид указывает на одну из могил, вокруг которой в грязи раскиданы собачьи игрушки.

– Одним из самых знаменитых обитателей Грейфрайерс, – говорит гид с великолепным британским акцентом, – был терьер по кличке Бобби. Но, в отличие от большинства наших постояльцев, он прибыл на кладбище еще живым…

Мы с мамой пристраиваемся сзади к группе и слушаем.

– Рассказывают, что, когда его хозяин умер и был похоронен здесь, Бобби провел на его могиле не одну ночь, и не две, а целых четырнадцать лет. Когда он скончался…

Туристы печально вздыхают.

– …его похоронили у самых ворот. – Интонации гида становятся более жесткими. – Бобби, пожалуй, самое доброе привидение из тех, что можно встретить среди этих надгробий. Грейфрайерс не раз становился пристанищем как для убитых, так и для убийц. – Он умолкает, выдерживает паузу, чтобы напряжение нарастало, а потом хлопает в ладоши. – А теперь у вас есть час, чтобы все здесь осмотреть. Постарайтесь не встретиться с полтергейстом на холме!

Туристы маленькими группками разбредаются в разные стороны.

При упоминании о полтергейсте мама оживляется.

– Вот его-то нам и нужно увидеть.

– Ну, ты и иди, – отвечаю я ей. – А я буду держаться поближе к нормальным могилам.

– Ладно, – соглашается она. – Только не уходи далеко.

И она убегает вприпрыжку, с таким энтузиазмом, словно впереди ее ждет торт.

Я озираюсь. Повсюду могилы, тянутся вдоль кладбищенской стены – надгробия высокие, торчат из земли, как зубы. Одни могильные плиты выглядят новыми (ну, относительно новыми), от других остались лишь каменные обломки или ушедшие в землю плиты, заросшие травой.

Рядом со скульптурой ангела я вижу череп и скрещенные кости. Над корабельными якорями навис каменный жнец с косой. Веревка с петлей, херувим, букет каменных роз. Кое-где прямо на надгробиях или среди травы лежат бесхитростные приношения – колокольчики, безделушки и сложенные пополам записки.

«Не уходи далеко», сказала мама, а я и не собиралась. Но с каждым шагом Вуаль становится все тяжелее, обвивается вокруг меня, облепляет, как намокшая в реке одежда, как ледяной воздух…

Мне больно дышать, перед глазами все становится серым, и, когда я начинаю понимать, в чем дело, это и происходит.

Меня втягивает на ту сторону.

Я слышу скрежет тормозов, чувствую, как в легкие устремляется ледяная вода – и вот я по ту сторону. Туристы исчезли, а кладбище растягивается и становится больше, мрачное и безлюдное.

Такого со мной раньше никогда не бывало.

Бывают, конечно, места, где Вуаль сильнее. Но никогда она не была сильной настолько, чтобы схватить меня, вцепиться и втащить внутрь.

Опустив глаза, я вижу у себя в груди полоску синеватого света. Вокруг моих коленей клубится туман. Мне не по себе, особенно без Джейкоба, я оглядываюсь и думаю, что пора отсюда выбираться, но ноги словно приросли к влажной земле.

Шуршит трава, мое сердце отчаянно бьется, но это всего-навсего собака. Между надгробными плитами трусит терьер – Бобби из Грейфрайерс, преданный пес, который умер на могиле хозяина.

Я замечаю еще движение выше, на склоне. Там, рядом со склепом расхаживает мужчина. Он курит трубку и что-то бурчит себе под нос. Вокруг него клубятся такие плотные тени, что в воздухе черно.

Полтергейст, думаю я, вспоминая мамины восторги. Но он не отходит от своего склепа, и я уже начинаю думать, что тут не так уж плохо, когда раздается крик.

Я оглядываюсь, Вуаль рябит, в тумане появляются очертания новых фигур. Кого-то тащат к помосту, где его ждет виселица. Поспешно отвернувшись, я вижу целую процессию, входящую в ворота.

Я не должна тут оставаться, нужно идти, выбираться наружу. Это я и собираюсь сделать… как вдруг замечаю на себе взгляд. На меня смотрит женщина.

Первое, что бросается в глаза – это ее красный плащ, такой яркий, что кажется прорехой в серой ткани Вуали. Женщина идет по кладбищу, из-под ее капюшона выбиваются пряди черных волос, похожие на скрюченные пальцы. Капюшон надвинут низко, но видно, что кожа у нее молочно-белая, а губы красные, как кровь.

Мне хочется сделать фотографию, но руки беспомощно повисли.

Где-то за пределами Вуали начинают звонить церковные колокола.

Где-то за пределами Вуали кто-то зовет меня по имени, но голос далеко, он слабеет, а я не могу оторвать глаз от женщины в красном.

Она глядит прямо на меня. Не в сторону, не сквозь меня, как другие призраки, а на меня, и это очень неприятно, будто по спине проводят костлявым пальцем. Ее темные глаза сверлят меня и замирают, прикованные к завитку света в моей груди.

На ее лице появляется голодное выражение.

– Кэссиди… – снова слышится голос и замирает, а женщина в красном начинает напевать.

Ее голос, низкий и монотонный, вспарывает пространство над кладбищенским двором. У меня такое чувство, словно кто-то дергает струну где-то у меня за ребрами. Мелодия волнами проходит сквозь кости, мышцы, голову.

У меня начинает кружиться голова, легкие болят так, будто я слишком долго нахожусь под водой. Нужно вынырнуть и глотнуть свежего воздуха. Женщина плавно поднимает руку, и в следующий момент я, обходя могилы и надгробья, начинаю двигаться к ней, к ее протянутым пальцам, и…

– Кэссиди! – на моем пути вырастает Джейкоб. Схватив меня за руку, он выдергивает меня наружу, сквозь Вуаль. Я проваливаюсь, пролетаю сквозь холодный, как лед, воздух и с размаху плюхаюсь на траву.

– Ты что? – я тру виски, сидя на газоне.

– Я звал, звал, – говорит Джейкоб. – Ты не отвечала. – Он качает головой. – Тебе совсем нельзя ходить за Вуаль без меня.

– Я и не собиралась, – отвечаю я. – Меня туда вроде как засосало.

На лице моего друга непонимание и тревога. Я заглядываю за его плечо, но женщина в красном, конечно, уже исчезла, растаяла вместе с остатками Вуали. На кладбище вокруг толпы беспечных туристов, снова звучит церковный колокол, отбивая время.

Я поднимаюсь на ноги, стряхиваю с джинсов травинки.

– А где был ты?

Джейкоб низко опускает голову.

– Прости. Я, кажется, немного… потерялся.

Я вспоминаю зеркало, отсутствующее выражение, с которым Джейкоб выходил из спальни. Он вздрагивает, видимо, это воспоминание ему неприятно, и я пытаюсь не думать о нем.