отдельные апартаменты. То есть в кабинет и в студию. Отсюда возникают вопросы: кто еще, кроме Алика и тебя, знает расположение комнат в квартире и у кого еще есть ключи от этой двери?

– Ключи? Ни у кого. Их и у меня-то нет, – задумчиво проговорила Василиса. – Вернее, они есть, но я их с собой никогда не ношу. Они в прихожей висят, возле электрощита, на специальном крючке. А еще есть два дубликата – у Алика в ящике письменного стола, в кабинете. На случай, если вдруг он потеряет ключи. Алик бывает такой рассеянный.

– А он уже терял ключи? Может, у свекрови ключи есть или еще у кого-то из родственников? – тут же задала я ей кучу новых вопросов, чтобы уж разом решить проблему с ключами.

– Нет, не терял, и у Валентины Яковлевны ключей нет. Она вообще безо всяких ключей обходится. Я постоянно дома, так что… У Игорька ключей от нашей квартиры тоже нет, – нахмурившись, ответила Васька.

– Кто такой Игорь? – тут же насторожилась я.

– Я забыла тебе сказать, – замялась Василиса. – У Алика есть сын от первого брака. Ему двадцать лет, и он иногда к нам приходит. Ну, там с бабушкой пообщаться или… – Василиса потупилась, словно ей внезапно стало стыдно. – Или денег у мужа попросить, – закончила она нехотя.

Я заподозрила в словах какую-то недосказанность и, решительно усадив ее на кухонный стул, сказала:

– А вот про Игоря расскажи мне подробней.

Глава 8

И Василиса рассказала. Развелся Алик с первой женой, когда Игорьку было четырнадцать лет. Художник ушел жить к маме в двушку, оставив жене и сыну трехкомнатную квартиру. Игорек рос мальчиком болезненным, да еще и был единственным внуком у мамы Алика, поэтому та к нему благоволила и долго не могла простить сыну, что он развелся и, по ее словам, «бросил мальчика одного и без поддержки». Хотя это она, конечно же, зря говорила, потому как художник по мере сил и возможностей не прекращал общения с сыном, алименты в свое время платил немалые и исправно, даже в ущерб себе. Сынок же рос ленивым и весьма эгоистичным. Учиться не хотел, водил компанию с такими же лентяями и балбесами, как и он, часто попадал в разные неприятные истории. Алику приходилось его всякий раз вытаскивать из разных передряг, обращаясь с просьбами к своим многочисленным знакомым, которые по доброте душевной и из дружеских к художнику чувств решали проблемы Игорька как могли. Мать же оболтуса была больше занята собой, своими многочисленными ухажерами и разборками с ними – ей было не до воспитания сыночка. Общаться с отцом и с бабушкой Игорек не очень-то стремился. Ему было интересней с компанией сверстников, хотя от бабушкиных денег он не отказывался. Валентина Яковлевна, жалея мальчика, всегда подсовывала ему деньжат со своей пенсии на карманные расходы. Алик же был слишком занят написанием картин и преподаванием, поэтому редко находил время для общения с сыном. Но Игоря это не беспокоило ничуть, ведь с отца, как с бабушки, он карманных денег не получал. Алик считал, что вполне достаточно того, что он платил его матери хорошие алименты на сына.

Пару лет назад, а Игорек уже к тому времени вышел из возраста, когда детям платят алименты, доходы художника стали неожиданно даже для него самого быстро расти. Вот тогда-то сыночек и вспомнил, что у него есть отец. Сначала он попросил Алика выделить ему денег на учебу в престижном вузе, потом, несмотря на свои постоянные пропуски занятий, стал требовать купить ему машину – мол, очень уж далеко и неудобно ездить на учебу на метро. Когда и эта его просьба была выполнена (только бы учился!), Игорек обнаглел донельзя и затребовал себе квартиру в центре Питера. Это стало последней каплей, и Алик в резкой форме отказал ему, посоветовав лучше учиться и найти подработку. Произошло это событие буквально месяц назад. С тех пор Игорек ни разу не приходил, даже навестить бабушку. Та очень расстраивалась по этому поводу и время от времени ворчала на Алика, обвиняя его в черствости и жадности.

– На меня она после этого тоже стала смотреть несколько косо, хотя она и милая сама по себе старушка, и полюбила меня сразу, как только Алик нас познакомил, – закончила рассказ Василиса, но потом, вспомнив что-то, добавила: – А дней десять назад Игорек вдруг у нас появился. И почему-то Алик ждал его не у двери, которая ведет в общие комнаты, а у той, которая ведет в кабинет. Муж его запустил и долго о чем-то разговаривал с ним при закрытых дверях. А потом Игорек ушел, громко хлопнув дверью, и даже с бабушкой не захотел повидаться. Валентина Яковлевна сильно расстроилась, но через пару дней Алик отвез ее в загородный дом, на дачу вместе с Плюшкой, и она немного успокоилась.

Василиса замолчала, а я задумалась над ее рассказом. Что ж, Игорек очень даже подходил на роль воришки. Дублирующий ключ он мог как-нибудь незаметно взять из ящика отцовского стола. Если, конечно, знал, что он там лежит. Но это все можно легко выяснить, поговорив с самим Аликом. Хотя – мне пришла в голову еще одна мысль – может, и сам Алик подозревал, что картину стащил сынок, и поэтому не хотел впутывать в это дело полицию? Но тогда оставались открытыми другие два вопроса: где он сам пропадал всю ночь (в простое совпадение мне отчего-то не верилось) и почему он категорически отказывается рисовать второй экземпляр картины. Уж, казалось, чего бы проще – нарисовал и продал заказчику за договорную сумму, а сынок пусть потом попробует «толкнуть» такую же картину кому-то в Питере. Да ему никто не поверит, что его отец нарисовал два одинаковых полотна и одно ему отдал в качестве презента! М-да, задачка та еще. Но делиться своими предположениями я с Василисой не стала.

– Васька, – обратилась я к однокласснице и вытащила из кармана комочек салфетки, в которую было завернуто золотистое звено от браслетика, которое нашел Перси. – Ты хорошо посмотрела – в доме больше ничего не пропало? И еще – глянь, это не твое?

Я развернула вещичку и показала ее Василисе. Та недолго разглядывала ромбик и твердо ответила:

– Нет, из вещей больше ничего не