– Не узнал? – спросила Соледад.

Узнать было мудрено. Она остригла длинные темные волосы и стала молодой блондинкой. Ну, не совсем блондинкой, на это у нее ума хватило, скорее светло-русой, немного темнее, чем сам Н., и с таким же золотистым отливом, но только у него этот отлив был погуще и волосы вились, а у нее остались прямыми и жесткими.

– Узнал! – и они поцеловались.

Снег падал на взъерошенные волосы Соледад, шапочку она держала в руке – хотела удивить Н. новой прической. Мороз еще позволял такое легкомыслие, было около десяти ниже нуля.

– Идем! – сказала она. – Я есть хочу!

Вещей у нее было немного – рюкзачок и сумка средней величины.

Прямо с вокзала можно было попасть в метро. Когда Соледад назвала станцию, Н. должен был бы забеспокоиться, но тревога отступила, ей не осталось места между двумя, что целуются на эскалаторе и говорят милую ерунду, которая вся сводится к обычному между мужчиной и женщиной «Хочешь? – Да!»

Последний день старого года был суматошным – Большой Город принарядился, расставил елки, предался безделью, выпустил на улицы Дед Морозов и Санта-Клаусов, объявил тысячу распродаж. Н. шел рядом с Соледад и наслаждался каждым мгновением. Они завернули за угол, пересекли сквер, и тогда он с недоумением уставился на роскошный подъезд старого дома – с серыми атлантами, один из которых честно подпирал балкон обеими руками, а второй – лишь одной, левой, а в правой держал маленькую арфу. Спутать этот подъезд с другим было невозможно.

Н. замедлил шаг. Вот уж в этот дом ему точно не хотелось.

Однако Соледад была так счастлива, что добрались, что вот прямо сейчас будет радостная суета в прихожей, поцелуи, тапочки, горячий чай, комната для блаженства, – Н. не стал ей возражать. Он вообще никому никогда не возражал.

Но на душе не то что кошки – тигры скребли. Вот она и появилась, ложка дегтя.

Следовало что-то соврать и сбежать, а он все шел и шел, в одной руке держа сумку Соледад, другой сжимая пеструю пушистую рукавичку.

Лифт (красное дерево? медь? коврик аж из Персии? зеркала, во всяком случае, безупречно целые!) доставил их на третий этаж, Соледад позвонила, дверь отворилась, красивый мужчина схватил ее в охапку, не боясь холодной куртки в капельках от растаявшего снега.

А потом этот мужчина увидел Н.

– Ну, здравствуй, – сказал он.

– Здравствуй, – ответил Н.

– Это про него ты говорила? – спросил мужчина.

– Про него! – сказала Соледад. – Где Юлька? Где все?

Но Юлька уже была в прихожей – тоже красивая, тоже нарядная, как ее муж, и принялась целоваться с Соледад, причем они говорили одновременно и как-то понимали друг друга.

Мужчина молча смотрел на Н. Н. смотрел на Соледад – причем мыслей в голове не было никаких. Наконец женщины угомонились, и Соледад стала расстегивать свою куртку.

– Давайте внесем ясность, – сказал мужчина. – Тебя мы любим, всегда тебе рады, комната готова – в общем, давай разувайся. А вот этот здесь ночевать не будет.

– То есть как? – спросила ошарашенная Соледад.

– А так. Ты уж мне поверь на слово, что основания есть.

– Какие? – задиристо спросила она.

– Серьезные. Не хочу в праздничный день говорить об этом.

Соледад повернулась к Н.

– Ты понимаешь, о чем он?

Н. не ответил.

История была дурацкая. Пару-тройку лет назад этот самый мужчина (о, как же быстро он заматерел, а был тоненьким кудлатым юношей с обязательным взором горящим, с невразумительными стихами, с полным отсутствием голоса и слуха, но с изумительным обаянием, опять же – гитара творит чудеса) устроил у себя дома квартирник, набилось человек тридцать, выступали двое – он сам и его приятель. Все куртки лежали кучей, Н. по доброте своей, а может, из покорности с этими куртками возился, куда-то их перетаскивал, когда людям не хватило места. В общем, пропал из одного кармана кошелек. Это стало известно после ухода Н. – он тогда остановился у странной пары, устроившей из квартиры в старом доме фантастический курятник с насестами.

Н. знал только то, что по карманам не шарил и кошелька не брал. Когда его нашли, он так и сказал. Но он ушел с квартирника первым – он хотел успеть на метро, потому что денег на такси, естественно, не имел.

Куда он подевался – никто не знал, нашли его не сразу, поставили ему в вину еще и это беззвучное исчезновение.

Оправдываться он не умел. Защитить себя не умел. Когда на него кричали – терялся. Крики, правда, были за пределами этой ухоженной квартиры, в которой сам воздух держал на весу тонкий аромат аристократической сытости. Ну и вот… ничего тут не забыли и ничего не простили…

Соледад долго не понимала, что это всерьез. Потом потребовала от хозяина правды. А ответ был:

– Ты оставайся, тебе мы всегда рады. Он нам тут не нужен.

– Вместе пришли – вместе и уйдем, – сказала она, застегнула куртку и гордо вышла на лестничную клетку. Н. последовал за ней.

Хозяин встал в дверях, взывая к ее рассудку и напоминая, что через семь часов – Новый год. Красивая Юлька выскочила следом. Все было бесполезно.

– Ерунда, – заявила Соледад, когда Н. попытался оставить ее в этом доме. – Сейчас найдем что-нибудь получше.

Подъезд был настолько роскошный, что на площадках между лестничными маршами были чистые окна и широкие подоконники. Она села на подоконник, достала мобильник и стала названивать знакомым, которых в Большом Городе было у нее с десяток.

Одни уехали встречать Новый год куда-то далеко, у других уже поселились гости, третьи поотключали телефоны. А пробиться в гостиницу было совершенно безнадежно. Соледад задумалась.

– Теперь твоя очередь, – помолчав, сказала она и вручила Н. мобильник.

Он откопал свой древний и ветхий блокнот. Там была представлена вся российская география, но вот как раз с номерами Большого Города было туго. Н. никогда не считал себя особо нужным Большому Городу, тут и без него массажистов хватало.

Н. просмотрел первые буквы алфавита и ощутил некую перемену. Словно бы его коснулся луч, немногим более плотный, чем воздух. Он поднял глаза и увидел лицо Соледад.

Женщина смотрела на него внимательно и спокойно. Она словно говорила: я тебя не упрекаю, я тебе доверяю, ты мужчина, давай ищи выход из положения.

Отродясь Н. не слышал таких слов и не ощущал таких взглядов.

Его заманивали в постель, он сам заманивал в постель, все это получалось великолепно, однако расставание с ним не стало ни для одной женщины трагическим и печальным. Он был лакомством, которое годится в пищу вечером, утром, допустим, и на обед, но кому бы пришло в голову питаться одними деликатесами и ничем более? Н. мог дать только это. Здоровый инстинкт сперва притягивал женщин, потом отталкивал их.