Мужчина и женщина стояли посреди зимнего леса, как будто они остались одни во вселенной. Возможно, человечество уже погибло, они были последними, кого случайно не заметил злой рок. Возможно, они уже ощутили близость неотвратимого и знали только одно: нужно так сказать друг другу «не бойся, я с тобой!», чтобы смерть настигла на взлете души, а не на ее постыдном неуклюжем падении в пропасть.

Н. обнял Соледад, прижал покрепче, согревая собой, и поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй.

И лес преобразился. В него проник городской шум, где-то в вышине раздался треск фейерверка. Пролетели по белой поляне и черным стволам световые пятна.

Как будто своим поцелуем они победили того, притаившегося меж деревьев, кто водил их по сугробам, как будто сотворили мгновенную, но достаточную и для более опасных обстоятельств непобедимость…

– Я понял, где мы, – сказал Н. – Мы взяли слишком влево, а надо было переходить шоссе правее. Идем, теперь уже недалеко!

– Идем, – согласилась она. – А то, знаешь, ноги совсем замерзли.

Им удалось заблудиться еще раз – они вошли не в тот подъезд. Там Н. догадался, что опять что-то неладно, однако поднялся до самого верха, где обнаружил компанию курящей молодежи. Оказалось, что Томкет им известен, но добрых чувств не вызывает.

– Самый правый левый вход, – так объяснили ребята, и Н., переспросив, услышал то же самое.

Он не захотел заводиться – ребята были крупные и уже начали праздновать новогодие. Спустившись к Соледад, он передал ей эту странную инструкцию, и они пошли дальше наугад, подшучивая над своим дурацким положением. Было уже около девяти.

Самое забавное – советчики не соврали. Дом, где жил Томкет, был причудливый, нужно было пройти налево, а там рядом имелись две похожие двери.

Томкет жил на четвертом этаже. Он открыл дверь и впустил гостей, но без большого энтузиазма.

Стол был накрыт красиво – старым фарфором и серебряными приборами, хрусталем и бронзой, там стояли два подсвечника с голенькими купидонами. Еды тоже было на двоих – это Н. понял сразу. Томкет, делая вид, будто всех этих салатов, лососины и мясных фунтиков с начинкой не существует, повел Н. и Соледад на кухню.

Если бы Н. был один, он бы не придал этому значения. Такое случалось не раз – его, голодного, без тени смущения отправляли на кухню и наскоро кормили бутербродом с чаем, в то время как на плите уже поспел обед и сообщал об этом всеми своими созревшими и сочными запахами. Но сейчас его словно кольнуло – он был с женщиной, и женщина по голосу и движениям Томкета могла угадать слишком много.

Впервые в жизни Н. ощутил стыд за нелепое свое бытие.

На кухне Томкет налил горячего чаю в две плохо помытые кружки и поставил миску с ванильными и маковыми сухарями.

– Вот это кстати, спасибо, – сказала, расстегивая курточку, Соледад. – Мы страшно замерзли.

– Да, похолодало, – отвечал Томкет. – И транспорт сейчас жутко ходит. Вам придется идти на троллейбусную остановку, а то, пока дождетесь маршрутки, совсем замерзнете.

Соледад озадаченно посмотрела на Н.

– Да, конечно, Том, – произнес он. – Я понимаю…

– Садитесь, пейте, пока горячий…

Н. прислушался – в ванной кто-то плескался.

Соледад присела к кухонному столу и опустила сухарь в горячий чай. Вдруг она прямо с табуреткой поехала от стола.

По клеенке шел таракан такой неслыханной величины, что хоть неси его в питерскую Кунсткамеру.

– Не обращайте внимания, соседи их травят не знаю чем, так они мутируют и ко мне перебегают, – объяснил Томкет. После чего спросил Н. о Рогдае.

Н. представил себе их рядом – огромного, насупленного, щекастого Рогдая и Томкета, тонкого и узкоплечего; какой-нибудь инопланетянин, увидев такую парочку, наверняка решил бы, что это звери принципиально разной породы.

Н. рассказал и о Рогдае, и о девице по имени Скилла, и об одном безумном реконструкторе, знатоке античных доспехов Одиссее. Поговорили об игре по гомеровским мотивам, запланированной на лето. Н. очень хотел попасть на эту игру – ее задумали провести в Крыму, а изготовить древнегреческий костюм было несложно: разденься и разуйся, обмотайся старой простыней – и ты уже раб из команды, допустим, Менелая, раб-лекарь, исцеляющий массажем. И опять несколько дней живешь радостно и беззаботно, приставая понемногу к древним гречанкам и попивая халявный дешевый портвейн, играющий роль хиосского вина.

Соледад уничтожала сухари и подливала себе чай. При этом она поглядывала в сторону ванной с таким видом, будто намеки Томкета на холод и плохой транспорт ее не касались. Н. заметил – она достала из кармана коробочку и проглотила какие-то таблетки.

Дверь ванной распахнулась, на пороге оказалась тонкая фигурка, замотанная в огромное полотенце. Соледад улыбнулась, фигурка сделала два шага из мрачноватого коридора на свет. Это был мальчик, очень коротко стриженный, со стразом в левой ноздре.

Лицо Соледад изменилось, улыбка пропала. Она встала и тронула Н. за рукав.

– Пойдем, в самом деле, – сказала она.

Н. почувствовал некоторое облегчение – женщина сама приняла решение, у него бы просто не хватило духу звать ее из теплой квартиры на холодную улицу.

На лестнице Соледад объяснила: если бы из ванной вышла девчонка, с ней можно было бы как-то договориться. Но вышел мальчонка, судя по маленькому обезьяньему личику, – стервозный и капризный. И стало ясно, что он закатит истерику.

Н. выслушал это, сильно волнуясь. Он совершенно не хотел знать, как Соледад относится к голубым. Лишнее знание могло поставить между ними барьер, видимый одному лишь Н., но довольно высокий. А ведь они уже ощутили чувство полного слияния – там, в лесу, Н. не мог ошибиться, слияние было! – и то, что не по вкусу Соледад, должно было и в Н. вызвать хоть попытку отторжения.

– Ну, идем, что ли? – позвала она.

Идти было некуда. Но женщина смотрела, ожидая каких-то разумных действий.

А в Н. между тем началась стремительная работа мысли. Мысль эта, как человеческая рука с пальцами, выхватывала из памяти крошечные картинки и составляла их в цепочку. Отношение Н. к мальчику, завернутому в роскошное купальное полотенце, как-то странно руководило этой рукой – и собрались вместе все те мелочи в поведении Сэнсея, которых Н. старался не замечать.

После той ночевки на даче он Сэнсею не звонил и не появлялся у него. Во-первых, необходимости не возникало – дороги, которые выбирали для себя Н., чтобы поиграть им, шли в обход Большого Города. Во-вторых, Н. вообще старался не слишком часто появляться в домах, где ему позволяли ночевать.

Но сейчас ничего иного не оставалось.

– Дай, пожалуйста, мобилку, – сказал он Соледад. И, не выходя из теплого подъезда, набрал номер.