Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посреди коридора кошка вспомнила, что забыла поесть. Она любила сжевать пару кусочков сухого корма среди ночи, попив воды.
Кошка вернулась в кухню.
Снова попила, потом принялась грызть кошачий корм, а японка спала в постели.
Юкико отдыхала в пустоте между снами.
Киото исчез.
Скоро его заменит что-нибудь другое.
Губы Юкико слегка приоткрылись, и дыхание тихонько летало меж них.
Ей нравилось смотреть сны, потому что редко снились кошмары. Сны были приятным развлечением. В жизни у нее не бывало ночной бессонницы, потому что Юкико всегда предвкушала, как уснет и посмотрит сны.
Пусть и горюя, она мгновенно уснула в ночь после отцовского самоубийства много лет назад в Сиэтле, и ей в ту ночь даже снились хорошие сны. Ей снилось, что отец не умер, что утром он разбудит ее в школу, как всегда.
Американскому юмористу нужно было куда-то деть ночь, которая разрасталась вокруг в длинноты. Сон его не интересовал. Юморист просто не мог одиноко сидеть в квартире, пока не наступит день. Он так не хотел.
Потом он кое-что надумал.
Подошел к телефону и набрал номер.
Не японкин номер.
Номер стюардессы, с которой юморист годами встречался от случая к случаю. Живя в городе, она часто не ложилась спать подолгу. Она была из тех женщин, которые особо не любят никуда ходить, а любят околачиваться в квартире, занимаясь мелочами, – слушать проигрыватель, или вязать, или найти еще какое крохотное полночное занятие, в самый раз для одиночества в квартире среди ночи.
Может, она хотела сидеть ночами дома, потому что каждые несколько дней летала по всей стране.
Когда зазвонил телефон, она сидела на ковре и читала «Космополитен».
Она знала, что лишь один человек на свете позвонит ей в такой поздний час. Она отложила журнал и проползла по ковру к телефону. Взяла телефон со стола и поставила на пол.
– Привет, сова ночная, – жизнерадостно сказала она.
Она всегда была жизнерадостна.
– Ты чем занята? – спросил он.
– Ничем, – сказала она. – Сижу, читаю про то, как прелестны адюльтеры. Ты в последнее время случайно не женился?
– Нет, – сказал он. – Зачем мне жениться?
– Потому что ты бы тогда гораздо сильнее прельщал одинокую стюардессочку, которая хочет быть девушкой «Космо». В этом месяце нам полагается ложиться в постель только с женатыми.
Он не понял, о чем это она. Он даже не думал, что это смешно, однако выше упоминалось, что он был лишен чувства юмора.
Она широко улыбалась, прижимая к уху трубку. Она понимала, что ничего смешного он в ее словах не видит.
Она очень старалась не расхохотаться.
Он так редко видел смешное – ее всегда забавляла эта ирония.
Ты чем занята? – повторил он.
– Ничем, – сказала она. – Сижу, читаю про то, как прелестны адюльтеры. Ты в последнее время случайно не женился?
В трубке повисла пауза.
Она поняла, что он растерялся.
– Может, заедешь? – спросила она.
– Ладно, – сказал он. – Но сначала – что ты сказала вот только что?
– Я сказала – может, заедешь? – сказала она. – Я ничем не занята. Хотела бы с тобой увидеться. Привези что-нибудь выпить. Хорошо бы вина. У тебя есть вино?
– Да, какое-то есть.
– Вези. Выпьем, поболтаем о прежних временах, а может, новые начнем.
– Через двадцать минут буду, – сказал он.
– Лучше через девятнадцать, – сказала она.
– Ладно, – сказал он. – Постараюсь побыстрее. Белое – нормально?
– Отлично, – сказала она.
Они повесили трубки.
Она широко улыбалась.
Переползла обратно к «Космополитену» и стала дальше читать статью про адюльтер. Ей нравилось, поскольку там не было ни грана смысла.
Она была очень жизнерадостная.
Она приехала из Техаса.
Ее отец был брандмайором в крошечном городке, где однажды три года ничего не загоралось.
Про отца напечатали очерк в журнале «Лайф» с фотографией: отец стоял возле пожарной машины. Машину оплели фальшивой паутиной.
Он широко улыбался.
Он тоже был жизнерадостный.
Наследственное.
Температура сомбреро была теперь -23.
Пока толпа бунтовала себе дальше, шляпа согрелась на один градус. Большинство народу в толпе не знали, почему бунтуют. Когда они прибыли на место, бунт уже разгорелся, а они просто влились, вопя лупя крича тузя громя совершенно нипочему – разве потому, что другие так и делали и, видимо, развлекались вовсю.
Большинство людей в толпе не знали, что в круге посреди бунта лежит сомбреро, и, конечно, им неоткуда было знать, что температура сомбреро изначально была 24 градуса ниже нуля, а теперь растет.
Сомбреро согрелось еще на градус до -22, а через несколько минут до -21. Температура уже росла неуклонно и быстро. Потом она стала -20 и все росла.
–19, и все росла
–18, и все росла
–17, и все росла
–16, и все росла
–15, и все росла
–14, и все росла
–13, и все росла
Температура сомбреро все росла и росла, а бунт все больше ожесточался.
Люди уже лупили друг друга всерьез.
Десятилетний мальчик ткнул палкой старухе в глаз.
–12, и все росла
Двое плачущих людей плакали так долго и горько, что едва стояли на ногах.
–11, и все росла
– АЯ четырнадцать девяносто два! – кричал мэр.
–10, и все росла
Школьница из породы спортивных заводил рассекла губу городскому банкиру. Тот в ответ разодрал девице блузку и ударил в грудь. Затем повалил на землю, пытаясь одним, можно сказать, движением содрать с девицы трусы и расстегнуть себе ширинку.
Далеко он не продвинулся, поскольку (-9, и все росла) владелица салона красоты прыгнула ему шпильками прямо на спину.
Насладиться эффектом ей толком не дали, потому что спустя несколько секунд ее вырубили будильником.
Один человек присоединился к бунту по пути в городскую мастерскую, где собирался починить часы, так что он просто огрел женщину часами по голове. Женщина осела на месте, вогнав тем самым шпильки в банкирскую спину, точно гантель.
–8, и все росла