«Половина желаемой суммы будет взята фельдъегерем в воскресенье, остаток во вторник. Дальнейшие суммы в Вашем распоряжении, если необходимо. Если большие военные кредиты должны быть посланы, прошу известить меня …»[61].

Германский государственный секретарь (министр иностранных дел) Кюльман прекрасно учел значение Октябрьского переворота. Не теряя времени, он уже 9 ноября обратился к государственному секретарю казначейства (министру финансов) со следующим требованием:

«На базе переговоров посланника Бергена (министерство иностранных дел. — Н.Р.) с министериальным директором Шрёдером, я имею честь запросить Ваше Превосходительство о передаче в распоряжение министерства иностранных дел суммы в 15 миллионов марок для употребления на политическую пропаганду в России, согласно параграфу 6-му … закона о чрезвычайном бюджете. В зависимости от того, как разовьются события, я хочу сохранить за собой возможность снова обратиться к Вашему Превосходительству в ближайшем будущем с запросом о Вашем согласии на дальнейшие суммы. Я буду благодарен за возможно скорый ответ. Кюльман»[62].

Ответ был дан уже на следующий день — сумма в 15 миллионов была отпущена казначейством 10 ноября.

Государственный секретарь Кюльман был главным творцом Брест-Литовского мирного договора. После ухода Циммерманна, предшественника Кюльмана, никто в Германии не знал лучше последнего всей подоплеки сотрудничества с ленинской группой, всего объема и значения германской помощи большевикам. Давая анализ положения в России на 29 (16 ст. ст.) сентября 1917 года, еще за месяц с лишним до Октябрьского переворота, Кюльман писал в главную квартиру германской армии:

«Военные операции на Восточном фронте, широко запланированные и проведенные с большим успехом, были поддержаны интенсивной подрывной деятельностью Министерства Иностранных Дел внутри России. Нашими главными задачами в этой деятельности были подталкивание националистических и сепаратистских опытов и оказание сильной поддержки революционным элементам. Вот уже некоторое время, как мы принимаем участие в этой деятельности в полном согласии с Политическим Отделом Генерального Штаба в Берлине (капитан фон Гюльзен). Наша совместная работа дала конкретные результаты. Большевистское движение никогда не смогло бы достигнуть того масштаба и того влияния, которое оно имеет сейчас, если бы не наша непрерывная поддержка (подчеркнуто нами. — Н.Р.). Есть все основания думать, что это движение будет продолжать расти..»[63].

Через несколько дней, в ответной телеграмме от 6 октября (23 сентября ст. ст.) не кто иной, как сам генерал Людендорф признал значение подрывной деятельности в России германского министерства иностранных дел совместно с политическим отделом германского генерального штаба и высказал благодарность за предоставление больших денежных сумм, подчеркнув «важность этой работы»[64].

Таков краткий обзор немецко-большевистских отношений в период 1915–1918 гг. по только что опубликованным документам германского секретного архива. В свете немецко-большевистских отношений до прихода к власти большевиков дальнейшие события 1917 года, связанные с историей большевистской партии, приобретают новое, до сих пор неизвестное значение. Без краткого ознакомления с этими документами невозможно до конца понять ни тактики Ленина, ни того «исторического чуда» с захватом и удержанием власти большевиками, о котором Ленин говорил на IX съезде партии в марте 1920 года.

Глава 5

Подготовка восстания и первые пробы сил

Военная организация по признанию ее основателя В. И. Невского «в начале … охватывала небольшую часть питерского гарнизона»[65], главным образом части, расположенные вблизи дома Кшесинской. В апреле-мае Военная организация рассматривалась и самими руководителями больше как организация оберегающая большевистский штаб в случае нападения. Это нетрудно обнаружить в той части воспоминаний того же Невского, где он говорит об удобстве для работы дома Кшесинской:

«Прямо напротив дома была очень прочная ячейка в Петропавловской крепости, сзади помещался броневой дивизион, переправы на Выборгскую сторону оберегались хорошей организацией Гренадерского полка (Механошин, Анисимов), связанного с пулеметным полком. Троицкий мост охранялся Павловским полком и броневым дивизионом, с которыми были хорошие связи».

Аппарат Военной организации, после приезда Ленина, быстро рос и достиг размеров, едва ли возможных без значительных денежных средств. В первоначальное Бюро в составе В. Невского, Н. Подвойского и С. Сулимова в разное время вошли Лашевич, Дашкевич, Семашко, Дзевалдовский, работавшие главным образом в 1-ом пулеметном полку, Механошин, Анисимов, Розмирович, Менжинский, Дзержинский, А. Ильин-Женевский, Тер-Арутюнянц (офицер, исполнял должность вроде начальника штаба), Коцюбинский, Крыленко, Садовский, Чудновский, Антонов-Овсеенко, Рошаль (Кронштадт) и многие другие. Некоторая часть, как, например, Семашко, Дзевалтовский, Крыленко, Дашкевич, Ильин были офицерами, большей частью в чине прапорщика. Большинство этих работников «Военки», перешли в Октябре в состав «Военно-революционного комитета».

Характерной особенностью Военной организации большевиков было то, что она, несмотря на свой большой аппарат, почти не имела своих представителей в выборных комитетах петроградских полков (за исключением 1-го пулеметного полка и морских организаций). Что касается фронтовых комитетов, то именно они, в период подготовки июльского восстания, внушали больше всего опасений большевистской Военной организации.

Несмотря на это, как пишет Суханов, в начале июня Невский и Подвойский в своем докладе Центральному Комитету считали, что сил для захвата власти вполне достаточно, так как серьезного сопротивления ожидать не приходится. Они гарантировали выступление 1-го и 2-го пулеметных, Московского, Гренадерского, Павловского и 180-го запасных полков. В Красном селе можно было рассчитывать на 176-ой полк, где господствовали «межрайонцы», то есть группа Троцкого.

Согласно информации Суханова большевики считали возможным выступление на стороне правительства Семеновского и Преображенского запасных полков, 9-го кавалерийского запасного и 2-х казачьих полков. Все остальные, весьма многочисленные части считались нейтральными. Часть ЦК идя на «вооруженную манифестацию» предпочитала оставить пока открытым вопрос захвата власти, указывая на то, что фронт и провинция не поддержат. На этой позиции стояли Каменев и Зиновьев. Сталин поддерживал Невского, настаивавшего, что в деле восстания надо идти до конца.

Ленин и большинство нашли среднюю линию, которую Суханов[66] передает как принятый на 10 июня план вооруженной демонстрации под лозунгом «Вся власть Советам» следующим образом:

«Ударным пунктом манифестации, назначенной на 10 июня, был Мариинский дворец, резиденция Временного правительства. Туда должны были направиться рабочие отряды и верные большевикам полки. Особо назначенные лица должны были вызвать из дворца членов кабинета и предложить им вопросы. Особо назначенные группы должны были во время министерских речей выражать „народное недовольство“ и поднимать настроение масс. При надлежащей температуре настроения Временное правительство должно было быть арестовано. Столица, конечно, немедленно должна была на это реагировать. И в зависимости от характера этой реакции Центральный Комитет большевиков под тем или иным предлогом должен был объявить себя властью. Если в процессе „манифестации“ настроение будет для всего этого достаточно благоприятным и сопротивление Львова-Церетели будет невелико, то оно должно быть подавлено силой большевистских полков и орудий»[67].

То, что большевики решили