Стоял теплый и прекрасный летний день. Джеймс отозвал Джозефа в сторону и шепнул ему: «Если я смогу продать ей пару зимних галош, ты меня отпустишь?».

Джозеф, которому было трудно отказаться от пари, заколебался, потом пожал плечами и кивнул. Джеймс поспешил на улицу, чтобы подождать миссис Рэнкин, которая искала несколько ярдов хлопчатобумажной ткани.

«Надвигается сильная гроза, миссис Рэнкин, — сказал Джеймс. «Вам понадобится пара теплых галош».

«Шторм?» — спросила она. «Правда, Джим? Откуда ты знаешь?»

«Я чувствую это своими костями, миссис Рэнкин. Мои кости никогда не лгут. Сильная буря — снег и снег. Вам понадобятся галоши».

«Снег и мокрый снег? В июне?» She laughed. «О, Джим, ты меня разыгрываешь!»

Он одарил ее своей лучшей улыбкой и сказал: «Но ведь вам понадобятся хорошие галоши, когда наступит зима, не так ли, миссис Рэнкин? Позвольте мне продать вам хорошую пару».

«О, хорошо!» — рассмеялась она. «Джим Селигман, вы — предостережение!»

«В течение недели они будут у вас», — сказал он.

Когда миссис Рэнкин ушла, Джозеф был суров. «Джеймс, — сказал он, — я хочу, чтобы ты запомнил: никогда не вводи в заблуждение, чтобы совершить продажу. То, что ты сделал, было умно и забавно, но не заходи слишком далеко. Мы хотим сохранить репутацию честного партнера».

Однако спустя годы Джеймс Селигман даст такой совет своим сыновьям и внукам: «Продать то, что у тебя есть, тому, кто этого хочет, — это не бизнес. А вот продать то, чего у тебя нет, тому, кто этого не хочет, — это бизнес!».

Как первый мобилизованный Селигман, Джеймс отправился в широкое турне по американскому Югу. Через удивительно короткое время он вернулся и разложил на столе перед удивленными глазами братьев свою прибыль — 1000 долларов, или, как вспоминал Джеймс позже, «больше, чем заработал любой из моих братьев». Однако Джесси, просмотрев цифры, заметил, что Джеймс забыл вычесть стоимость лошади и повозки, в результате чего прибыль составила всего около 800 долларов. Тем не менее, это была внушительная сумма. Как писал позже Джесси: «Мы решили последовать совету этого кошелькового набоба, что, переехав в эту часть страны, мы улучшим свое положение».

Осенью 1841 г. четверо парней остановились в Ланкастере и с товарами на сумму 5000 долларов, на которые ушел почти весь их совместный капитал, отправились в Нью-Йорк, где сели на шхуну, идущую в Мобил. Путешествие заняло шесть недель и едва не стоило им жизни. Во время шторма судно едва не затонуло — несколько дней официально считалось потерянным, но когда ребята добрались до Мобила, они были достаточно здоровы, чтобы установить палатку под открытым небом для демонстрации своих товаров.

Но вскоре они снова начали ссориться. Джеймс, указывая на новую прибыль, занял вполне объяснимую позицию «я тебе говорю». Почувствовав, что он «открыл» Юг, он стал утверждать, что именно он должен руководить южными операциями Селигманов, что не устраивало Джозефа, который жаловался, что прибыль оказалась не такой, как он ожидал. Казалось, что маленькая организация Джозефа находится на грани развала.

Затем пришло письмо из Байерсдорфа. Умерла незабвенная Фанни. Со скорбью старый Дэвид сообщил также, что его шерстяной бизнес находится в таком состоянии, что он больше не может позволить себе содержать семерых оставшихся без матери детей в Германии.

Иосиф быстро взял дело в свои руки. Они должны привезти оставшихся Селигманов в Америку. Ребята объединили свои средства, отправили Байерсдорфу 2000 долларов, и в начале 1842 года небольшая группа селигманцев отправилась через Атлантику. Во главе с двадцатилетней Бабеттой и пятнадцатилетней Розали отправились десятилетний Леопольд, восьмилетний Авраам, семилетний Исаак и малышка Сара, которой было два года. Старый Давид, с ужасом наблюдавший за тем, как один за другим уезжают его старшие сыновья, с покорностью смотрел на отъезд этих шестерых. Он выбрал последнего сына, тринадцатилетнего Генриха, чтобы тот остался его помощником. Джеймс отправился на север, чтобы встретиться с братьями и сестрами в Нью-Йорке, найти для них комнаты на Гранд-стрит и проследить, чтобы младших записали в школу для изучения английского языка — обязательное условие для любого американского предприятия. Когда из Байерсдорфа пришло известие о полном крахе шерстяного бизнеса старого Давида, Джозеф написал ответное письмо, в котором заверил кредиторов отца, что его долги в конце концов будут выплачены. Последними Селигманами, прибывшими на эти берега в 1843 году, были старые Давид и Генри.

Давид Селигман, казалось, был ошеломлен Новым Светом и не понимал, чем занимаются его сыновья. Он пытался проследить за их далекими странствиями по крошечным алабамским городкам со странными названиями — Фриско-Сити, Госпорт, Саггсвилл, Гис-Бенд. Ему казалось очевидным, что они стали бродягами или, что еще хуже, нищими. Хотя ребята регулярно посылали деньги в Нью-Йорк, Дэвид не мог поверить, что они зарабатывают их честным путем. Дэвид умер в Нью-Йорке, едва прошло два года после его приезда, уверенный, что селигменцы Байерсдорф прошли долгий путь в этом мире.

Сегодня кости Давида покоятся в мавзолее Селигманов на кладбище Салем Филдс при храме Эману-Эль в Бруклине. Мавзолей, представляющий собой огромное мраморное сооружение в византийском стиле, сегодня является домом для более чем сорока Селигманов, чьи имена занимают разные места в американской финансовой, филантропической и социальной истории, и которые, несмотря на свои разногласия, сейчас покоятся вместе и, предположительно, в мире. Рядом стоит мавзолей Гуггенхайма, который больше (некоторые говорят «показушнее»), но, как отмечают селигмановцы, мавзолей Селигмана открывает более прекрасный вид. А поскольку эти мавзолеи содержатся трастами, контролирующими значительные средства, Селигманы говорят: «Наш мавзолей обычно продается немного лучше».

6. В ГОРОД

Появление дополнительных селигманцев оказалось провидческим для четырех братьев-торговцев. Лишние рты не только заставили их усерднее заниматься торговлей, но и вынудили уладить разногласия. Теперь они были кормильцами, а в дистанционном режиме — и домохозяевами. Южные мальчики теперь были сильно привязаны к Нью-Йорку. Они стали часто ездить на север — всегда для того, чтобы купить товары, а также для того, чтобы проведать группу на Гранд-стрит. Если бы не дети, братья могли бы и дальше заниматься прибыльным, но скромным бизнесом — скитаться по Алабаме, торговать, устраивать лавки на обочине дорог и идти дальше. Приток детей дал им новое ощущение цели.

В первые годы жизни в Алабаме их лавки располагались в палатках или под открытым небом. В Бирмингеме старое раскидистое дерево в центре города известно как «дерево Селигмана». Сегодня никто не знает, почему, но это одно из многих