– Бесперебойно трещит.

– Анфиса? Ну тогда всё должно было пройти хорошо. – расслабленно ввернул интерн.

– Марина Фёдоровна.

– Тогда трещать должен был ты. – интерн сдвинул друг к другу брови.

– Она представилась, и уж на имена память у меня хорошая.

– Странно… Напротив, вот всё и прояснилось. – усмехнувшись своим мыслям, поджигал любопытство Вячеслава Владимировича работник госпиталя. И отвечая на вопросительный взгляд учёного, качнувшего тело к томившему ответ, продолжил. – Марина Фёдоровна – жена главврача. Ну и обычно, по рассказам медсестёр, последние несколько лет она была неприветлива, строга, слишком профессионально-порядочна. Настя, конечно, тоже не шестнадцатилетняя девчонка, но шутить любит. А от долгожителей я знаю, что такое поведение наблюдается у неё как раз эти годы, а раньше сквозь её монолог нельзя и слова было вставить, как ты и говоришь, трещала без умолку, громко смеялась, ну и остальные вещи. Значит, что сначала у неё что-то было, потом пропало, и сегодня, а вероятнее всего вчера, снова появилось.

– Твои предположения.

– Оно у меня одно и истинно верное. Но вам – непосвящённым в биологические термины, я не скажу. А то кто ж знает, что вы там пошлого по надумаете про наших лучших врачей.

– А после твоих слов, мне об этом думать не захочется. – иронично заметил Вячеслав Владимирович. – Тогда и я свой ответ тебе не скажу.

– Омерзительнее этого действа в мире не существует. – небрежно высказался интерн, угадав о чём подумал учёный, и повёл мужчину в комнату.

Путь на каждую из процедур лежал через аппетитную преграду ароматов столовой.

– Выучил он расписание! Как же. – неожиданно воскликну интерн, проходя мимо начавшей работу над предстоящим ужином кухни.

– Что случилось?

– Распорядок дня наизусть, вдоль и поперёк знать должен. Мы пропустили полдник! – отчаянно, как будто потеряв единственную радость в жизни, с горечью воскликнул интерн.

– И что? Скоро ужин.

– А то, что сегодня должны были давать печеньки с маслом и клубничный коктейль.

Ускоренным, но всё ещё остававшимся твёрдым шагом, работник госпиталя нацелено шёл к пункту выдачи.

– Печенье и коктейль? Я не знал, что мы сейчас в детском лагере. – не поспевая за ним, передвигаясь порывистыми перебежками, заворачивая за стол, подстрекал Вячеслав Владимирович.

– До комнаты дойдёшь сам. – строго ответил на его язвительность интерн.

– У меня тоже есть право на эту еду.

Догнав остановившегося у окошка интерна, Вячеслав Владимирович встал за его прямой спиной. После ухищирительно – неправдивых уговоров, женщина выдала остатки полдника, и, завладев двойной порцией, интерн, отблагодарив работницу ангельской улыбкой, радостно приударяя каблуками о пол, прискакал к столу. За ним подоспел Вячеслав Владимирович, заинтригованный востребованностью блюда, с двумя бутербродами-печеньями, один из которых раскрошился, а стакан был заполнен коктейлем чуть больше, чем на половину. Сотрудник госпиталя, наслаждавшийся каждой крошкой запечённого песочного теста, размякшего в клубничном молоке, рассматривал пищу, через секунду оказывавшуюся в его пищеводе, прожёванную с закрытыми от наслаждения глазами, что для Вячеслава Владимировича бы чуждо – он никогда не признавал культ еды и не превозносил её.

Получив порцию углеводов для скручивания извилин головного мозга, как выразился интерн, он отвёл учёного в его комнату, из которой физик вышел через полчаса для возвращения в столовую к употреблению ужина. Свободное время перед вечерним обходом Вячеслав Владимирович снова потратил на доклад Клавдию о первом дне процедур, после чего был совершён обход с последующей раздачей каждому госпитализированному индивидуально назначенных препаратов, в том числе и ново-полдня назад прибывшему, во время которого интерн последний раз в этот день появился в «Небуйной». Изучено было состояние и Вячеслава Владимировича, не упомянувшего о головокружительном припадке и некомфортном состоянии, пришедшем поле завтрака и оставшимся с ним весь день. По завершении обхода в комнате выключили свет, что предвещало отход ко сну.

Первая ночь

Заснуть Вячеславу Владимировичу не удавалось. К причинам, созданным окружающей обстановкой, к которой в большей степени относился храп половины сокомнатников, соотносилось и душевно-физические состояние мужчины, нестабильность которого гарантировалась распорядком обычного дня учёного – изобретателя, спавшего столько часов, сколько сможет забрать у его разума измученное тело, и ложившегося спать, когда приглушенный свет настольной лампы не начнёт смыкать веки. А сегодня ещё и ресурсы его организма: некоторые использованные не до конца, а также глубокий дневной сон— продолжали поддерживать работоспособность сознания Вячеслава Владимировича.

Выработанный за год нестабильный режим не смог забыться даже после полутора недельного существования в строгих рамках следственного изолятора.

Пролежав неизвестное количество часов или минут, невозможное определить по хождению секундной стрелки, во время подсчёта звонких ударов которой, Вячеслава Владимировича сбивали его собственные мысли, и после ответа на все интересующие его мозг в ночной час вопросы, он заново напрягал слух.

«Разрыв в параллельной вселенной чернее этой ночи?» – незаметно скрывшись так же, как и беспричинно появившись, промелькнуло в голове учёного.

Вскоре монотонные удары гипнотически подействовали на сознание Вячеслава Владимировича, начавшего обретение спокойного сна.

Отдалённое сияние подходившего сновидение развеялось ощущением чьего-то присутствия несоразмерно быстро с тем, как долго Вячеслав Владимирович пытался его достичь. В полумраке не замечая того, из-за чьего вмешательства учёному заново предстояла долгая концентрация, он перевернулся к окну, ожидая, пока глаза начнут что-нибудь различать. И как сердце Вячеслава Владимировича ударило в ушах, когда через несколько секунд он увидел перед своим лицом физиономию Клавдия, присевшего на корточки перед кроватью.

– Решили не ходить в проулки,

Без лишних слов тебя к ночной склонить прогулке.

Хоть это участь юных дев, чьё сердце залито любовью.

Наш повод более глубок, ссудить с тобой о нашем поголовье. – спокойными звуками гортани, изуродованными алкогольным опытом, прошептал король, уставившись на Вячеслава Владимировича.

Учёный, в попытках избавиться от галлюцинации, вызванной, как он считал, приездом в место, пропитанное тяжёлой психологической энергетикой, безрезультатно хлопал ресницами, а после, всё ещё удивляясь, но приняв существование человека, сидевшего в темноте, облокотившись на его кровать, не нашёл повода для отказа.

– Куда мы пойдём? – спустив ноги на пол, спросил Вячеслав Владимирович.

– Поспешностью отметиться твоё рвение,

Но в нужный час имей терпение.

Встав и развернувшись лицом к окну, одно из стёкол, как заметил Вячеслав Владимирович перед дневным сном, доходило до пола, возле которого расположилась кровать учёного, король отодвинул раму, как дверь в вагоне-купе. И, выйдя на небольшой балкон, статно обернулся в комнату, предлагая учёному последовать за собой. Проскрипев пружинами матраца, Вячеслав Владимирович бесшумно добрался до назначенного места и прикрыл за собой дверь – окно.

– Я и не знал, что здесь есть балкон. – удивился учёный, отгоняя оставшихся сирен, запутывавших его в мыслях, закрывавших