усмехнулась Соханская, — mais je vous previens: vous echouerez, mon cher![103]

— Увидим!

Вдовушка пожала плечами и встала.

— Brisons la-dessus[104]; я вижу, что не стоило и хлопотать: я думала, что вы практичны, а оказывается, что вы только самонадеянны!

Огнев хотел было что-то возразить удалявшейся Соханской, как вдруг к нему подлетала весьма разбитная дама, довольно смазливенькая, хотя совершенно уже поспевшая.

— Леонид Николаевич, — бойко атаковала она р-ского сердцееда, — что же вы не танцуете?

Тот с досадой взглянул на нее и небрежно проговорил:

— Лень!

— Для чего же вы тогда приехали? Tête-a-tête'aми заниматься?

— Только не с вами!

— А вот я кой-кому скажу!

— Говорите.

Дама повертелась немного.

— Ну, если вы не догадываетесь ангажировать меня, я сама приглашаю вас на вторую кадриль.

— А я отказываюсь.

— Что же это: дерзость?

— Нисколько; просто нежелание.

Дама обиделась.

— Так вам положительно неугодно танцевать со мной?

— Положительно.

— И с другими также?

— Не знаю.

— А я — так знаю! С одной особой вам всегда приятно танцевать, несмотря на то, что с другою, прежней, вы любите заниматься tête-a-tête'aми, — громко, так чтобы слышал Орест, сказала дама. — Да вот кстати и la personne en question![105] — посмотрев в лорнет на входную дверь, воскликнула она. — Светило ваше показалось на горизонте… Bonne chance![106] — И, надув губки, дама унеслась в противоположный угол залы.

При последних словах разговора, Осокин также взглянул по направлению к входу и крайне озлобился: семейство Ильяшенковых, окруженное кавалерами, военными и статскими, дамами и девицами, беленькими, розовенькими, голубенькими и т. п., медленно подвигалось вперед, отдавая направо и налево поклоны и перекидываясь с знакомыми короткими фразами. Во главе выступала Анна Ильинишна, в черном бархатном платье и с великою важностью во всей фигуре, а за ней сияла красивая Софья и егозила маленькая Cle-Cle; рыбоподобная Юлия замыкала шествие. Орест раскланялся с Ильяшенковыми и подошел ангажировать Софи. Та, доселе смеявшаяся, при приближении молодого человека поспешила скорчить серьезную мину, и на приглашение его, заметно сухо проговорила:

— Третью кадриль — извольте… кстати, мне надо сказать вам несколько слов… — И гордая красавица отвернулась к подошедшему к ней Огневу.

У Осокина и руки опустились; рассерженный и встревоженный, отошел он в сторону и уселся на диванчике, в самом уединенном углу залы; но и туда долетали до него звонкий смех Софи и неясная болтовня Огнева. Злобная ревность вдруг охватила его: «Когда этот фатишка успел овладеть ее сердцем? — мучительно спрашивал он себя. — Что он интересует ее — это ясно: иначе она не бросила бы мой букет дома, не обошлась бы со мной так сухо… Все это сделано нарочно, чтобы унизить меня в его глазах… И о чем она намерена говорить со мной?»

— Бофрерчик! — раздалось вдруг над самым ухом Ореста, и тяжеловесная рука Бирюкова опустилась на его плечо, — в михлюндии?.. Или Печорина корчишь?

Молодой человек зло посмотрел на зятя.

— Что у вас за манеры! — раздражительно заметил он ему. — Неужели нельзя обойтись без этих казарменных замашек?

— Тю-тю-тю! Да это уж не михлюндия выходит, а бешенство в самом что ни на есть лучшем виде! Вот эдак же точно злился я, как в карты продуешься или какая-нибудь аппетитная штучка нос натянет!

— Идите вы в буфет, Христа ради! — умолял Владимира Константиновича Орест. — Или в бильярдную, что ли!

— А ты пойдешь?

— Может быть, и приду, — чтобы только отвязаться, пообещал Осокин.

— Так идем сейчас… полек ведь ты не танцуешь.

— Сейчас кадриль будет… мне надо еще в зале побыть… Как разместятся приду.

— Обозреть хочешь?.. Ну, смотри же: я тебя жду.

И Бирюков, пользуясь тем, что был без жены, закатил на весь вечер в буфет и бильярдную.

Оресту очень хотелось узнать, с кем танцует эту кадриль Софья Павловна. Он почти был уверен, что с Огневым, но все-таки какая-то тайная надежда утешала его, что, быть может, он и ошибается. Проиграли ритурнель; ходившие по зале пары разбились, диванчики опустели, кавалеры засуетились, бросившись отыскивать своих дам. Загрохотали стулья, на них явились положенные шляпы, веера; из гостиной стали выползать танцующие пары. Осокин не ошибся: Софья Павловна появилась с Огневым, и заняла место невдалеке от Ореста. Она была весела, болтала без умолку и тем еще более бесила моего бедного героя; воображение его до такой степени разыгралось, что он даже подметил как будто насмешливый взгляд, брошенный на него Софи, и затем оживленный разговор с Леонидом Николаевичем и Соханской; Орест не выдержал и ушел в гостиную.

Там встретил его один из крупных железнодорожных деятелей, приятель его дяди, приехавший по делам в Р. и имевший уже случай видеться с молодым человеком.

— Орест Александрыч, вы свободны? — спросил его туз.

— Свободен.

— Так сядем, да потолкуем.

Они уселись.

— Хочется это вам тянуть лямку на государственной службе? Ведь жалованье-то чай маленькое получаете?

— Для меня совершенно достаточное, — нехотя отвечал Осокин.

— Достаточное! — усмехнулся железнодорожник. — Тысчонку какую-нибудь.

— Тысячу пятьсот.

— Ну какие это деньги! А работы-то чай страсть?

— Даром жалованье, конечно, платить не станут.

— Вот что, Орест Александрыч: с дяденькой вашим я давно и близко знаком, о вас только одно хорошее слышу — так хотелось бы мне кой-что получше чиновничьего дела вам предоставить… Поступайте к нам.

— На железную дорогу?

— Да; местечко мы вам тысчонки на две с половиною найдем, работы свыше сил не спросим… Соглашайтесь-ка!

— Я от дела не бегаю и трудиться везде готов, но буду ли я годен к той службе, на которую вы меня предназначаете?

— Об этом не беспокойтесь: служба не Бог весть какая, живо к ней привыкнете.

— Потом… вакансии, вероятно, все заняты?

— Для вас найдем!

— Но я не желал бы, чтобы для меня лишили кого-нибудь места.

— И не лишим; мы вам сочиним местечко.

— Как сочините? — изумился Осокин.

Туз рассмеялся.

— Вот и видно, что вы еще совсем молодой человек: все-то вас удивляет! Да что ж тут трудного сочинить местишко в две-три тысчонки, когда мы миллионами акционерских денежек ворочаем? Вздор, сущий вздор!.. А дяденька ваш нам за это спасибо скажет и сам, в свою очередь, нам в чем-нибудь услужит.

— Но, значит, подобное место ни на что не нужно, коли его можно сочинить и уничтожить по произволу?

— А если бы и так — вам-то что?

— А то, — вставая, возразил Орест, — что на таком месте и обязанностей определенных нет; следовательно, зависишь не от дела, а от людей, а это, воля ваша, должность не совсем удобная.

— Господи помилуй! Да что ж из этого? Ваше дело деньги получать, а наше