Выпад у меня получается, конечно же, отвратительным: не сильным, смазанным, дёрганным. Но Пять-Без-Трёх отбрасывает, заставляя ещё сильнее обозлиться.

Он машет снова, ещё раз, теперь даже цепляя мой балахон и с хрустом оставив прореху. А затем отскакивает к мусорному баку, смотрит совершенно диким взглядом, и вдруг выхватывает из куртки нож. Удобный, компактный выкидной нож из материалов, которые — как я узна ю чуть позже, — не просвечиваются тетронскими сканерами…

Несколько дней спустя, анализируя внезапную драку, я так и не могу решить, что послужило причиной последующего поступка. Что стало первой весточкой, катализатором, стартовым маркером, детонатором, надолго определившим мой стиль выживания в чужеродной среде Юдайна-Сити.

— Именем Когане Но! — я повышаю голос, словно имею на это полнейшее право. — Брось нож! Или я высосу твою жалкую душу, брошу её на растерзание демонам, и сам Бансури будет ссать на неё раскалённой лавой!

Пять-Без-Трёх замирает.

Оружие покачивается в его лапе, а вторая — лишённая трёх пальцев, — судорожно сжимается в пародию на кулак. В выжженных наркотиками мозгах с натугой запускаются сложнейшие процессы, заметные даже со стороны.

Я не двигаюсь с места, хотя его замешательства с лихвой бы хватило на побег.

— Ты не демон⁈ — вдруг с жаром бормочет он, а слезящиеся глаза открываются всё шире. Губы дрожат, приобнажая гнилые дёсны. — Ты благословенный посланник Всемилосердной…

Затем он падает на колени. Грузно, всем весом, так громко стукнувшись о пластобетон переулка, что мне кажется — кости точно треснули.

— Молю, прости, что не заметил… — Его глаза наполняются влагой. — О, прекраснейшее из посещавших Тиам существ…

Пять-Без-Трёх складывает ладони перед лбом, низко кланяется, а после благоговейно — обеими лапами — протягивает мне раскрытый нож.

— О, всесильный, прими мою жизнь… Отними её, молю, я заслужил… — Он бормочет всё громче и громче, и в голосе нет ни тени попрошайнической дрожи. — Я больше не имею права топтать эту землю, покусившись на её спасителя!

Словно во сне, я шагаю к нему, протягиваю руку и осторожно забираю нож. Защёлкиваю клинок, торопливо прячу в бесформенную сумку под балахоном.

— Я в твоей власти, — продолжает умолять Пять-Без-Трёх. — Распорядись ею…

Теперь он смотрит мне под ноги, подставляет загривок; порванные в нескольких местах уши покорно прижаты. Из глотки вырывается жалобный стон, плавно переходящий в вой. Чу-ха начинает раскачиваться, будто в трансе.

В следующий миг за моей спиной появляются «Дети заполночи».

Двое, взбудораженные, едва отыскавшие мой запах в уличной толпе, в их лапах взведённые башеры. Покосившись назад, я вижу, как на входе в переулок поднимаются с тротуара и бранятся сквозь зубы расшвырянные торговцы и покупатели.

Охранники едва не стреляют в Пять-Без-Трёх, но я успеваю вскинуть руки. Затем осторожно кладу пальцы на их башеры, и столь же осторожно опускаю. Наркот, отдавший мне нож, смотрит исподлобья с печалью, безбрежной тоской и странным обожанием. И не прекращает подвывать.

Охранники ругаются, громко и очень изобретательно. Поочерёдно, перебивая друг друга, понося беспалого и интересуясь, всё ли в порядке с терюнаши. Одновременно стараются ощупать, словно мне могли незаметно отрубить часть тела.

Я отвечаю, что всё в порядке. Говорю, что этот нищий чу-ха перед нами просто запутался, но вовремя осознал свою ошибку. Говорю, что наказывать его за это противоречит множеству принципов опеки «Детей заполночи».

Пять-Без-Трёх подвывает всё громче, раскачиваясь из стороны в сторону.

Казоку-йодда бережно увлекают меня прочь. Спинами к наркоману не поворачиваются, оружия не прячут, а ещё незаметно осеняют себя охранными знаками, отгоняя неудачу злой судьбы Пяти-Без-Трёх.

Я подчиняюсь, покидая переулок под протяжные стоны нищего калеки.

Вид его — обречённо стоящего на коленях с восторженным блеском в глазах, — преследует меня ещё много ночей подряд. Как и скользкие мысли о смысле моего существования и причинах появления в Тиаме…

Глава 3

ПЯТЬ МИНУТ БОЛЬШЕ

Транспорт Чинанды-Кси марки «Хиндаба» оказался представительским, но при этом не самым броским из возможных. Впрочем, его лакированный корпус всё равно основательно выделялся в потоке жалобно подвывающих корыт и хрипло тарахтящих гендо Бонжура.

Водитель — немногословный лакей в строгой ливрее, — совершенно скотским образом попытался опозорить меня перед всем районом, встретив у борта и в раболепном поклоне почти успев открыть дверцу. К счастью, я опередил, с натянутой улыбкой отстранил протянутую лапу и самостоятельно занырнул в салон.

Где меня ждал хрустящий чехол с новеньким, едва пошитым костюмом из весьма дорогих тканей. Пошитым без мерок, которые я легкомысленно позабыл пересыпать госпоже фер вис Фиитчи за весь утомительный день…

Не дожидаясь, пока насупившийся слуга займёт кресло за панелью управления, я вынул одежду, разложил на диване, и тут же отдал должное глазомеру набожной вистар.

Фаэтон поднялся в воздух и мягко поплыл вперёд.

Отгородившись выдвижной перегородкой, я максимально раздвинул глубокие сиденья и, змеёй вертясь на пупырчатой коже обивки, принялся переодеваться. Одновременно размышляя о трёх вещах.

Насколько нелепо буду выглядеть в новом костюме?

Будут ли кормить в том месте, куда меня несёт «Хиндаба»?

И, наконец, не совершил ли я ошибку, вообще покинув нору?

— Мне пора, — сказал я, переминаясь под дверью и теребя лямку рюкзака.

— Иди, — просто ответила она. Заметила замешательство, добавила: — Не переживай, я стану сидеть тише мыши.

В другой момент я бы посмеялся над уместной и тонкой шуткой. В этот — не стал.

Уже на пороге, уже отперев входную дверь и прожигаемый взглядом карих глаз, я едва не отменил заказ Чинанды-Кси. Но перед мысленным взором тут же появился черношкурый Нискирич фер Скичира, окутанный дымом «бодрячка», скалящий огромные зубы, жизнерадостный и хищный… и я вышел в подъезд…

Закончив переодеваться, постарался представить, как выгляжу со стороны.

Госпожа Фиитчи прислала тёмно-синие штаны узкого кроя, светлую рубаху, длинный голубой жилет и двубортный френч из плотной чёрной ткани, севшие на меня так, будто были действительно сработаны по точным меркам. Завершался образ трехконечным галстуком из витого кожаного шнурка, с недавнего времени уважаемым на подиумах вистар.

Просторные карманы френча охотно вместили выкидной нож, кастет и плоскую флягу. А вот кобура башера изрядно выпирала, заставив неохотно убрать оружие и сбрую в рюкзак. Родная одёжка отправилась в вакуумный пакет, предусмотрительно подготовленный нанимательницей.

За бортами комфортабельного фаэтона проносился вечерний Юдайна-Сити, тотальный в своей многоуровневости, бездонности и всесилии. Увы, сегодня потрясающие, пылающие разноцветными огнями виды гнезда не цепляли моего взгляда — мешая сосредоточиться на предстоящем деле, в памяти то и дело всплывала Ч’айя, безалаберно брошенная в норе… чью защищённость я уже начинал считать многократно преувеличенной.

Почти через час фаэтон опустился