— Дамиан! — вопит фей. — Снова?!

— Он меня в пруд сбросил, — ябедничает Вейл и напоказ отряхивает руку.

Фей отшатывается от брызг и в немом гневе смотрит на бледного Дамиана.

— Неправда! — разбиваю паузу я. — Это я сбросила, — между прочим, правда хотела. Но не успела. — А он мне гадости всякие говорил, — указываю я на Вейла.

Тот изумляется.

— Кто? Я?!

Фей поворачивается ко мне — словно только сейчас заметил. И всплескивает руками. Всеми четырьмя.

— Принцесса! В каком вы виде?

— А в каком я виде? — повторяю я. — В нормальном я виде. Вам что-то не нравится?

— На территории школы нельзя купаться! — две руки фей прижимает к щекам. Двум из четырех. Они у него еще и висят, как у бульдога.

— Да ладно? — Я наклоняюсь и выжимаю подол платья — прямо на сапоги кому-то из Вейловых телохранителей. — Спасибо, что сказали. А то я бы не догадалась.

Фей краснеет, потом бледнеет — я начинаю бояться, что у него сейчас случится удар.

— Два часа в карцере! И больше никаких… никаких…

— Заплывов? — улыбаюсь я.

— Никаких!

— Хорошо-хорошо. Вы, главное, не волнуйтесь.

Фей закатывает глаза — два из четырех. Потом одной из рук указывает на Дамиана.

— Вы тоже! Тоже два часа в карцере. А вы, — он поворачивается к Вейлу с телохранителями. — На урок! Сейчас же!

Это или волшебство, или всю святую троицу действительно сдувает ветром.

— За мной! — командует фей. И, жужжа да пыхтя, огибает пруд по дорожке к роще.

— Господин хороший! Вы мой поводок забыли! — кричу я вслед и смеюсь, когда фей подпрыгивает и разражается визгливыми криками. Феи-мужчины правда забавные.

Дамиан прижимает руку к носу, и вся моя веселость тут же испаряется. А когда он проходит мимо, я тихо бросаю:

— Спасибо.

Он смотрит на меня всего мгновение. Одно. Зато как — я отшатываюсь и понимаю, что даже если бы повстречалась ему после полуночи, мне бы ничего не светило. Кажется, он меня за что-то ненавидит. За что? Что я ему сделала?

Спросить (и получить новый такой взгляд) как-то не тянет. Поэтому мы идем следом за феем и дружно делаем вид, что одного из нас не существует. У нас обоих это хорошо получается.

В карцер я попадаю чисто случайно: меня, как даму (фей ввернул), пропускают первой, и я просто не успеваю рассмотреть, куда именно захожу. А если бы первым шел Дамиан, я бы затащила фея за собой — и пусть бы он только попробовал оставить меня в этом жутком месте! Я бы ему всех маминых родственников вспомнила! И всех бы пригласила к нему в гости! Вот бы он тогда попрыгал…

Больше всего это напоминает темницу из фильма ужасов: каменный мешок, в котором где-то далеко вверху в сетчатый люк светит солнце, а внизу сумрачно, прохладно, и на полу — солома. А на стене — плесень. И сороконожка, от которой я отпрыгиваю, тут же стукаясь о противоположную стену, и что-то острое впивается мне в спину. Я поворачиваю голову…

Фей визжал тоньше, пока нас сюда вел. Зато у меня получается громче. Сильно. Особенно с учетом эха.

— Он н-неживой? Он же п-правда н-неживой? — всхлипываю я, отшатываясь. А скелет на стене, в который я спиной и уткнулась, поскрипывает в ответ, качаясь в цепях. Череп катится по полу, и мне чудится, что у него в глазницах что-то светится…

Дамиан молча встает с соломы в другом углу. Подходит, подбирает череп и ловко прикрепляет его обратно к позвоночнику.

— А… А м-можно его г-глазами обратно п-повернуть? — Меня колотит от страха. Я вижу, что свет в глазницах мне померещился… Но все равно не имею никакого желания торчать здесь и смотреть, как скелет смотрит на меня!

Дамиан бросает на меня удивленный взгляд, тихо вздыхает и все так же молча поворачивает череп глазницами к стене.

— Сп-пасибо. А он не встанет… ну… в смысле, не оживет?

Дамиан хмурится, но только качает в ответ головой и возвращается в свой угол.

Следующие два часа мы сидим каждый в своем углу. Молча. Дамиан, кажется, спит.

В карцере душно и санитарией, полагаю, не пахнет. Сороконожка, во всяком случае, тут не одна. Ненавижу их и гусениц. Остальных насекомых еще терплю, но этих… Откуда-то тянет сыростью. Я коротаю время, сочиняя жалобу на имя кого-нибудь, в которой объясняю, что людей нельзя держать в таких жутких условиях. Даже в качестве наказания.

Когда два часа спустя дверь открывается, я тоже дико хочу спать. Вся решимость сделать из фея набивного трутня пропадает — я еле ковыляю «на выход». Мне нужна ванна… Мне очень нужно искупаться…

— Запомните, юная принцесса, что за каждую вашу провинность… — наставительно начинает фей.

— Вы сами-то там сидели? — бросаю я вместо того, чтобы дисциплинированно слушать, что со мной сделают за каждую мою провинность.

Дамиан бросает на меня странный взгляд, отряхивает брюки от соломы и уходит. Я грустно смотрю ему вслед. Не понимаю…

— Я? Конечно нет! Юная леди, как вы разговариваете…

Оборачиваюсь.

— Так вот, сядете. Это я вам обещаю. Я вас туда посажу, а ключ выброшу. — Я замечаю в отдалении Габриэля и иду прочь. Фей еще что-то кричит, но они же всегда кричат, эти трутни…

— Где тебя носило?!

— Я два часа ждал вас здесь, — невозмутимо отзывается рыцарь.

— Правда? Меня чуть не побили, меня посадили в какую-то тюрьму, а ты ждал здесь?!

— В карцер с вами мне нельзя, да это и не нужно, ничего дурного там с вами произойти не может, — спокойно отзывается Габриэль.

— Не может? Я там чуть со страха не окочурилась!

— Я слышал, — кивает Габриэль. — А бить вас никто не собирался. Если бы били вас, я бы вмешался.

— Отлично. Значит, когда бьют того, кто за меня действительно вступился, тебя где-то носит. Прекрасно. Я тебя ненавижу! — с этими словами я разворачиваюсь и иду куда глаза глядят. Глаза очень быстро заволакивают слезы, но это ладно, это все равно. После слез всегда легче (я и так не знала, куда идти).

— Вас бы не тронули, ваше высочество, — пристраивается позади Габриэль. И неожиданно тихо добавляет: — Кроме того, какое вам дело до других?

Я оборачиваюсь. Мне не хочется спорить. У меня просто нет сил сейчас спорить.

— Отвези меня домой. Пожалуйста.

— Идемте, ваше высочество.

В карете я отворачиваюсь к окну и старательно жалею себя. Сама себя не пожалеешь — никто не пожалеет. А после слез и правда легче.

Габриэль молчит. Но он всегда молчит.

Дома — в столичном особняке принцессы Розалинды — я долго стою перед зеркалом в спальне. Я очень старательно вспоминаю, кто мне что сегодня сказал, любую мелочь, любую гадость, утрирую ее — чтобы выбросить из головы навсегда. Иначе так и будет возвращаться в мыслях по кругу.