Но Компания запустила только один сорокавагонный Трансъевропейский экспресс – поездка в честь открытия от Португалии до Сибири и обратно для прессы, лидеров государств и политий, через которые проходила Линия, и каких-то неприметных личностей, присутствие которых никто не объяснял. Затем она объявила себя суверенной территорией и даровала гражданство всем своим работникам.

Вполне возможно, это с самого начала и было целью всего предприятия.

* * *

Говорили, чем больше у народа станций Линии, тем она важнее. Чушь, конечно, но поляков раздражало, что, хотя Линия пересекала их страну с запада на восток, на ее территории находилась только одна станция. У большинства стран их было две или три; даже у некоторых политий было две.

Польское правительство делало вид, что не замечает этого очевидно просчитанного афронта. Конечно, когда польское правительство делает вид, что чего-то не замечает, это сопровождается вотумами недоверия, а если они не помогают, то ведет к массовым отставкам. А если не помогает и это, схлопывается все правительство. Премьер-министр пытается уйти в отставку, сейм отказывается ее принять, какое-то время все так и ползет своим чередом, потом следующие выборы выигрывают коммунисты – извините, социал-демократы. Так продолжалось десятилетиями. Поляки давно перестали удивляться процессу, хотя он всегда сопровождался потрясающими публикациями в журналах вроде «Тайм»/«Стоун».

Не менее очевидным афронтом было и то, что единственное польское консульство Линии даже не располагалось в столице. Познань очень гордилась своим консульством. Город многие века был главным бастионом на западной границе Польши, и через него уже проходила железнодорожная линия Париж – Берлин – Москва. Познаньцам казалось вполне логичным, что здесь же место и Линии, и они с энтузиазмом согласились на снос большого количества недвижимости, чтобы уступить дорогу ветке.

Это так разъярило правительство, что поговаривали даже об отделении Познани от Польской Республики и создании новой политии, но в какой-то момент вмешались холодные головы и решили, что все же предпочтительнее иметь консульство Линии во все еще польской Познани и лучше высасывать неизбежные финансовые прибыли ради общего блага, поэтому министры центрального правительства часто пытались умаслить горожан. Но момент был довольно опасный, и до сих пор можно было купить футболку или магнитик на холодильник с логотипом Независимой Республики Познани, который придумала какая-то рекламная компания из Люксембурга. Просто небольшое напоминание центральному правительству о том, что стоит на кону.

* * *

– Что ты видишь? – спросил Фабио.

Руди огляделся.

– Деревья, – ответил он. Показал пальцем. – А, и еще озеро.

Фабио бросил на него взгляд и поднял брови.

– Что ты видишь? – повторил он.

Хотя по внешнему виду Фабио сказать было нельзя, Руди все сильнее подозревал, что тот страдает от похмелья. Вчера во время ужина он так увлекся вином, что заказал еще пару бутылок, и в последний раз Руди видел Фабио, когда тот плелся к лифту с бутылкой в каждой руке. Утром он не появился за завтраком, а аккуратный вопрос администратору гостиницы прояснил, что джентльмен из номера 302 оставил прошлым вечером на двери табличку с просьбой подать завтрак в номер. К которому он почти не притронулся.

Руди как раз обедал, когда Фабио наконец явился, войдя в столовую с блестящим от недавнего бритья лицом, причесанными волосами, в свежей рубашке, костюме и галстуке, в начищенных туфлях. Но обедать он не сел. Только встал у стола и сообщил Руди, что они отправляются на прогулку.

Прогулялись они на самом деле до ближайшей остановки и там сели на трамвай. Сошли через дюжину остановок, прошлись к стоявшим в ряд такси и взяли машину. Такси провезло их около километра, затем Фабио заплатил водителю, они вышли и сели на автобус. Когда они сошли с автобуса у ворот в парк, Руди уже совершенно заблудился. Они еще с полчаса бродили по парку, а затем Фабио стал приставать с расспросами, что Руди видит.

Руди к этому времени был уже сыт по горло.

– Мне, между прочим, очень понравился обед, – сказал он.

– Что ты видишь? – в третий раз спросил Фабио.

Руди вздохнул и снова огляделся. Деревья, да. Озеро, да. Люди гуляют. Он наклонил голову набок. На другой стороне маленького парка, между деревьями, он разглядел матово-серый блеск мелкоячеистой металлической сетки.

– Забор, – сказал он.

Фабио фыркнул и направился к забору.

– Пошли.

Забор был десять метров высотой и определял границы парка. В одну сторону он вскоре сворачивал и терялся из виду, в другую – шел прямо, удаляясь в бесконечность. За ним раскинулось открытое пространство метров сто в длину, а дальше – очередной забор. Глядя через обе сетки, Руди мог разглядеть только смутные силуэты, но над дальним забором высились погрузочные механизмы на длинных ногах. Товарная станция.

– Линия проходит в десяти километрах к югу от Познани, – говорил Фабио тихо, пока они шли вдоль забора. – Ее никак не могли провести прямо через город. Пришлось бы раздолбать его целиком. Им и так пришлось снести немало зданий, чтобы проложить ветку. Она отходит от Линии сразу после Варты и кончается прямо здесь… – небрежно кивнул он туда, где ограда сворачивала к городу. – Здесь две колеи с заборами по бокам. Снаружи расчищенная полоса, которую постоянно патрулируют и контролируют. Она оснащена сенсорами и, если байки не врут, противопехотными устройствами. Снаружи еще один забор… – Он хлопнул ладонью по ограждению, мимо которого они шли. – «Умная» проволока. Пассивные устройства наблюдения. Все это тянется на пятьсот с лишним метров. – Он отряхнул ладони, словно от грязной сетки, и свернул в сторону, а Руди за ним еле поспевал. – Как проникнешь внутрь?

Руди задумался. Внешний забор, который фиксирует, когда его пытаются перелезть или прорезать. Затем стометровая перебежка, по сути, через полосу смерти без прикрытия, только чтобы оказаться перед новым забором.

– Никак, – сказал он. – Только если смогу отключить заборы и камеры, а еще буду знать, какая охрана на той стороне. И даже тогда – никак.

Фабио согласно кивнул.

Руди посмотрел на него.

Фабио взглянул туда, где забор сворачивал.

– Через километр отсюда заборы расходятся, а затем снова сходятся, описывая фигуру в форме капли, в самом широком месте достигающую двух километров. Там находятся сортировочные станции и дипломатический центр. Там пункт пропуска на границе Линии и Польши, – он опустил руку в карман пиджака и достал пластиковую карточку, зажав ее между пальцев. – И вот почему у тебя паспорт с рабочей визой Линии.

Руди взял карточку. Сверху на ней была его фотография, но чужое имя.

– Не помню, чтобы меня снимали, – сказал он.

– Мм, – ответил Фабио.

– Ты что, фотографировал меня и ничего мне не сказал? – спросил он, разозлившись.